Божественное мгновение
Mail on Sunday, 22 июня 2008 года. Подзаголовок: «Я постоянно создаю богов, а теперь думаю, что бог существует»
Я люблю мелких богов. Вроде Анойи. Мне кажется, что во Вселенной есть смысл. Что у нее есть цель. Может быть, она отличается от нашей цели, но мы всё же ее часть.
Когда я жил в Пенне, викарием у нас был преподобный Муспратт. Для священнослужителя он жил довольно роскошно – пожилые леди жертвовали ему довольно много денег и регулярно звали его на чай. Однажды он зашел через судомойню
[12].
Мой отец привез из Бирмы статуэтку Будды, которая очень нравилась матери. Преподобный Муспратт указал на него и заявил, что это языческий идол.
Даже в то время я уже понимал, что любого, кто говорит с моей матерью в таком тоне, ожидают серьезные проблемы. Она скинула его с крыльца.
Я сам вроде как атеист. Потому что никогда не знаешь…
Ходят слухи, что я нашел бога. Я в этом сомневаюсь, потому что мне довольно сложно найти даже ключи, а у меня есть эмпирическое свидетельство того, что они точно существуют.
Но в недавнем интервью я действительно описал внезапное и неожиданное ощущение, которое пришло ко мне в один безумный день. Я вдруг почувствовал, что всё делаю правильно и всё вокруг происходит точно так, как должно. Это походило на воспоминание о голосе и поставлялось вместе с коротким моментом покоя. Я к такому не привык.
Как автор фэнтези я создаю свеженьких богов и философии примерно в каждой книге (особенно я доволен Анойей, богиней вещей, застрявших в ящиках, храм которой завален погнутыми взбивалками для яиц и лопаточками. В нашем мире она тоже существует). Столкнувшись с болезнью Альцгеймера, я стал посвящать свои долгие зимние прогулки попыткам понять, есть ли что-то, во что я действительно верю.
Ветхий Завет я прочел примерно лет в тринадцать и был в ужасе. Через пару месяцев после этого я прочитал «Происхождение видов», слегка галлюцинируя, потому что болел в это время гриппом. Несмотря на это – или благодаря этому – мне всё показалось идеально логичным. Как только мне позволили выходить на улицу, я разыскал продолжение и сразу же понял, что Дарвину не удалось название. Если бы нашелся хороший публицист, который сказал бы, что «Восхождение человека» привлечет больше читателей, возможно, такой шумихи бы не было.
Эволюция показалась мне гораздо более захватывающей, чем библейская версия. Разве быть возвысившейся обезьяной не приятнее, чем падшим ангелом? Каждый день я находил новые свидетельства правоты Дарвина. Снова стать мартышкой не так уж сложно.
А вот Новый Завет мне понравился. Иисус говорил много полезных вещей, а что до его отца, о нем, по всей вероятности, заботилась община. Иначе как бы он работал с деревом – материалом, который в Палестине встречается редко?
Но я никогда не рассматривал два завета как единое повествование. Кстати, к этому времени я, изучая мифологию ради развлечения, наткнулся на «Фольклор в Ветхом Завете» Джорджа Фрэзера, слегка замаскированное оскорбление. К четырнадцати годам я оказался слишком умен для собственного бога.
Понимаете, я никогда не мог найти ответа. Может быть, я задавал неправильные вопросы или был неправильным ребенком, даже в начальной школе.
Меня озадачивал церковный гимн, где пелось, что где-то есть зеленый холм «без городской стены». Что такого странного в холме без стены? Если бы кто-то мог мне это объяснить… Так и пошло. Объяснений мне никогда не давали.
Я спросил учительницу, что можно считать противоположностью чуда, и она, не раздумывая, сказала, что это божий промысел. Не говорите такие вещи ребенку, который вырастет и станет писателем. У нас хорошая память. Но я задал этот вопрос, потому что мама рассказала мне о двух семьях из лондонского Ист-Энда. Они жили в смежных домах. Дочь из одной семьи должна была выйти замуж за сына из другой, но ночью перед свадьбой немецкая бомба уничтожила всех членов обеих семей, которые оказались в домах. В живых остался только брат жениха, моряк, который приехал как раз вовремя, чтобы успеть разгрести обломки голыми руками. Как и многие другие мамины истории, эта сильно на меня повлияла. Я думал, что это чудо. Оно выглядело точь-в-точь как чудо. Только… перевернутое.
Благодарил ли матрос своего бога за то, что бомба его миновала? Или проклинал за то, что она убила всю семью? И если благодарил, то не предавал ли он тем самым своих родных? Если Господь уберег одного, что ему мешало уберечь остальных? В конце концов, разве не бог за это всё отвечает? А почему тогда он так себя ведет? Он хочет, чтобы мы вели себя так, как будто его нет? (В детстве я очень ясно представлял себе Всемогущего. Он был во фраке, в полосатых брюках, с черными прилизанными волосами и орлиным носом. Я был довольно странным ребенком. Интересно, как бы сложилась моя жизнь, если бы в девять лет я повстречал хорошего священника?)
Примерно пять лет назад этот ребенок снова напомнил о себе. Я начал работать над книгой, которая вскоре вышла в свет под именем «Народ, или Когда-то мы были дельфинами». Она явилась мне во сне во всех подробностях.
Действие происходит в мире, очень похожем на этот, в дни извержения, очень напоминающего извержение Кракатау. Осиротевший тринадцатилетний мальчик взывает к своим богам, требуя ответов и не понимая при этом вопросов. Он ненавидит богов слишком сильно, чтобы в них не верить. Ему пришлось похоронить всю семью, он не способен никого за это благодарить. Я наблюдал за его попытками создать новый народ и новую философию. В старости он говорит: «Создатель дал нам столько ума, чтобы мы смогли прийти к выводу, что его не существует»
[13]. Лучше создать сейсмограф, чем поклоняться вулкану.
Я согласен. Я не верю. Я никогда не верил – только не в бородачей на небе. Но меня воспитали англиканином. Хотя поход в церковь никогда не значился в планах моей семьи на выходные, все десять заповедей исполнялись инстинктивно, и царила общая атмосфера разумности, доброты и порядочности. Про веру в доме никогда не говорили, но правильным поступкам учили на собственном примере.
Может быть, именно поэтому я никогда не отрицал религию. Я думаю, что она зачем-то нужна нам на каком-то этапе развития. Я не разделяю распространенную идею о том, что «религия – причина всех войн». Очевидно, что войны развязывают безумные, жаждущие власти манипуляторы, которые просто прикрывают свои амбиции богом.
Среди моих друзей есть разные верующие. Кто-то из них молится за меня. Я рад, что им хочется это делать, правда рад, но, наверное, наука помогла бы лучше.
И что мне делать с голосом, который недавно заговорил со мной, пока я готовился к очередному интервью? Точнее, это было воспоминание о голосе, который сказал, что всё в порядке и идет так, как должно. На мгновение мир наполнился покоем. Откуда это взялось?
