– А как с базовыми потребностями? – спросил он. – Водопровод, спальные места, туалет, холодильник, плита, еда?
– Водопровод? – переспросила Блум. – Когда у нас прямо за дверью озеро?
– Вообще-то, это залив. В нем соленая вода.
– Да-да, нам придется добыть несколько канистр с пресной водой. И какой-нибудь мини-холодильник. И микроволновку. Спальные мешки и еду. Разберемся с этим в первой половине дня. Не зацикливайся на мелочах.
– Деньги не кажутся такой уж мелочью. И мы не можем использовать свои банковские карты.
Молли Блум еще раз склонилась над чемоданом. И выудила оттуда увесистую пачку пятисотенных купюр.
– Кэш внедренного агента, – объяснила она. – Выпей протеиновый коктейль. Хватит ныть, пора работать.
22
Среда 28 октября, 12:14
Бергер, сидящий на пассажирском кресле, посмотрел на ее ноги.
– Военные брюки? Мы что, в армии?
Она скорчила гримасу и сосредоточилась на дороге.
– Нет, серьезно, – продолжил он. – Я не видел, как ты их покупала.
– Ты делаешь покупки, как женщина, – ответила Блум. – Я делаю покупки, как мужчина. Ты три часа выбирал одни только трусы.
– Это деликатная тема.
Дождь заливал шоссе. Они ехали в глуши севернее озера Ульнашён.
– Думаешь, хватит того, что мы поменяли номера на фургоне? – спросил Бергер.
– Я знаю, что ходят слухи о некоем экспериментальном методе реверсирования GPS, но я сомневаюсь, что они используют его в нашем случае. Мы все же не представляем собой страшную угрозу демократической системе Швеции, правам и свободам граждан или национальной безопасности.
– Нет? Какое разочарование.
Потом они некоторое время молчали. Он решил сменить тему:
– Как ты думаешь, что случилось после того, как Вильям исчез по окончании старших классов? Он испарился, пропал с лица Земли.
– Я думаю, что наши общие гипотезы верны, – ответила Блум. – Должно быть, ему помогли.
– Все время учебы в средней школе ему совершенно некому было помочь. Они с матерью переезжали из одного спального района Стокгольма в другой, потому что его так травили во всех школах, что он не мог продолжать туда ходить. У тебя нет детей, Молли, ты не можешь себе представить, как больно видеть, что твоего ребенка мучают то в одном месте, то в другом. Превратиться в перекати-поле из-за издевательств. Знать, что в каждом новом месте повторится тот же ад, что был в предыдущем.
– Что ты помнишь о его матери?
– Не очень много. Она была со странностями.
– Со странностями?
– Нервная, всегда суетилась, не могла усидеть на месте. Странно пахла.
– Странно?
– Ты мой психолог?
– Сконцентрируйся. Почему странно? Неприятно?
– Нет, совсем нет. Скорее приятно. Чем-то сладким, пожалуй.
– Алкоголем?
Бергер задумался. Медленно кивнул.
– В моей картине мира он тогда не присутствовал. Но, вероятно, так оно и было.
– Она умерла от тяжелой формы алкоголизма в лечебнице в Чисте двенадцать лет назад.
Бергер еще раз кивнул.
– В этом есть какая-то дьявольская логика.
– Ты помнишь, как она выглядела? – спросила Блум. – Я видела фото из паспорта, но не более того. Блондинка?
– Нет. Но, с другой стороны, настоящие блондинки почти все остаются где-то в детстве. Скандинавском детстве. А потом все темнеют. Даже я был светловолосым, когда был ребенком. И ты наверняка тоже.
– Ты что имеешь в виду? – воскликнула Блум. – Я и сейчас блондинка.
– Но пара миллиметров потемнее у корней все же заметна.
Блум резко швырнула машину влево. Скрип шин высказал за нее возмущение. Как мираж, появилась Окерсберга и снова исчезла, а они опять оказались за городом.
– И никаких намеков на отца? – спросила Молли. – Ты ничего не помнишь?
– Ты посвятила этому пару лет, – сказал Бергер. – А у меня было несколько часов, я мало успел. Вильям никогда не заговаривал об отце.
– С самого его рождения его мама Стина Ларссон зарегистрирована как мать-одиночка. Никакого отца нигде не числится. И ни братьев, ни сестер.
– Но мы можем считать, что он был блондином? Если как следует подумать, то мама вроде бы была классической брюнеткой.
Вдалеке показалась Эстерокерская мужская тюрьма. Ее красные неровные стены выглядели как гармошка безумного великана.
– Ты так и не хочешь рассказать, зачем мы здесь? – спросил Бергер.
– Это выстрел наугад, – ответила Блум и посмотрела вверх через окно.
– Что ты ищешь?
– Камеры наблюдения. Нам надо припарковаться подальше.
– И я должен сидеть в машине с заведенным двигателем вне поля видимости и ждать?
– Именно так, – сказала Блум и остановила фургон. – Машина для побега из-за решетки.
* * *
Допросная в этой тюрьме ничем не отличалась от аналогичных помещений в других местах, то есть была абсолютно безликим помещением: стол, видеокамера, стулья, ничего больше. И сидящий по другую сторону стола заключенный тоже был совершенно безликим в своей серой одежде, напоминающей тренировочный костюм. Ему было за сорок, и, если бы не отметины у него на лице и руках, он бы казался совершенно прозрачным.
– Полагаю, на других частях тела тоже есть отметины? – спросила Молли Блум.
– Традиционное обращение с педофилами, – сказал заключенный и потрогал самый свежий из своих синяков.
– Но вы, Аксель Янссон, не только педофил, но и убийца?
– А вы, Эва Линдквист, полицейский, который задает чертовски неактуальные вопросы. Вы были бы безнадежно паршивым полицейским, если бы вы не прочитали приговор суда.
– На суде вы достаточно продуманно признали все случаи сексуального насилия в отношении детей и последовательно отрицали убийство. Чтобы избежать приговора за него. Убийцам детей здесь ведь достается еще сильнее.
– Я не склонен к насилию.
– Ну конечно, Аксель. Суниса Петвисет была секс-рабыней из Таиланда, ей недавно исполнилось пятнадцать. Ее хозяевами была албанская мафия. И во всем этом никакого насилия.
– Это даже не было педофилией. С ней все было законно.
– А в других доказанных случаях девочкам было восемь, одиннадцать, четыре и двенадцать лет. Четыре?
– То была минута слабости. Но никогда никакого насилия.
– Ну конечно, нет, Аксель. Расскажите о вечере с Сунисой Петвисет.
