Она развернула экран. На нем появилась целая подборка фотографий. Блум кликнула на первую, довольно нечеткий портрет хорошо сложенного бородатого мужчины лет пятидесяти с небольшим с обветренным лицом. Видимо, снимок был сделан на базаре.
– Согласно информации разведки, это последняя по времени из известных фотографий Нильса Гундерсена. Сделана ЦРУ в Марракеше. Его опознали, когда он уже оттуда уехал. К тому моменту он давно находился в международном розыске за военные преступления, совершенные в Ливане, Афганистане и Ираке.
– ЦРУ, ну надо же, – сухо заметил Бергер.
Блум продолжила кликать на фото, на которых Гундерсен все молодел и фигурировал в разном окружении. Чем дальше, тем больше военных снимков.
– Вот, – сказала Блум и показала на экран. – Гундерсен на стороне Ирака во время войны в Кувейте. Операция «Буря в пустыне».
– Война в Персидском заливе? – спросил Бергер и посмотрел на изображение усатого, очень светловолосого офицера перед своими солдатами.
– Да. Фото сделано весной девяносто первого. Если правильно разобрали знаки различия, он здесь полковник.
– На службе у Саддама Хуссейна?
– Похоже на то. И через два года этот полковник заберет своего сына из Швеции.
– Ты правда произнесла слово «сын»?
– Погоди, – сказала Блум и перелистала фотографии. Экранный Нильс Гундерсен продолжил молодеть. На первом снимке он, обросший бородой, стоял среди гор, опираясь на базуку.
– Афганистан? – уточнил Бергер.
– Моджахеды, – ответил Блум. – Судя по всему, Гундерсен был связан с ЦРУ и обучал моджахедов в восьмидесятых. Последняя война Советского Союза.
– Хм.
Кадры продолжали сменяться. Нильс Гундерсен – стильный молодой офицер с аккуратно нашитым на груди норвежским флагом. Он же – ученик гимназии с ослепительной улыбкой. Катающийся на лыжах краснощекий подросток. На школьной фотографии он выше всех остальных. На пожелтевшей черно-белой фотографии сидит в песочнице, разбрасывая песок. А вот он в объятиях матери, сидящей в кресле с высокой спинкой. За ними стоит мужчина.
– Это единственная известная фотография отца Нильса Гундерсена, – сказала Блум и начала увеличивать кадр. – Генетические особенности иногда проявляются через поколение.
Бергер увидел, что у мужчины на фото скошенный подбородок и на одной стороне лба видны похожие на рога шишки.
У дедушки Вильяма Ларссона было угловатое и бугристое лицо. Очень сильно напоминающее кубистскую скульптуру.
29
Четверг 29 октября, 16:12
В тот вечер ежи впали в спячку. Вся семья удалилась в дальний угол лодочного домика, где мать семейства соорудила жилище на зиму. Ежиха обошла две печально застывшие у доски с бумажками фигуры, как будто говоря: «Спокойной ночи, мы удаляемся на зиму, в бесконечный мир снов, который намного лучше вашего».
Потом вернулась и устроилась поудобнее среди своих малышей.
Одна из грустных фигур у доски была обнажена до пояса. Другая щупала руку первой.
– Видны следы зубов, – сказала Молли Блум.
– Знаю, – ответил Бергер. – Не хотят исчезать.
Пока он натягивал джемпер, Блум прикрепила на доску фотографию. Рядом с изображением пятнадцатилетнего Вильяма Ларссона теперь висел сделанный на мобильный телефон снимок Антона Бергмарка. Деформации лица были поразительно похожи.
– Тонкая работа, – отметил Бергер.
Блум стояла рядом и смотрела на фото. Потом сказала:
– Если мы согласимся с тем, что покинуть Швецию Вильяму помог отец, светловолосый норвежский наемник, укоренившийся в арабском мире, то мы можем также предположить, что именно там ему сделали серьезную пластическую операцию, вероятно, даже не одну. Шел тысяча девятьсот девяносто третий год, гражданская война в Ливане закончилась за несколько лет до этого, война в Заливе тоже была позади. В эти немного более мирные годы Нильс Гундерсен, может быть, нашел время выяснить, что у него вообще-то есть сын, и узнать, как тот выглядит и что за жизнь ведет. Он услышал о травле, решил спасти сына и забрал его в свой мир, скрытый от глаз спецслужб. В другом измерении.
– Значит ли это, что в Швеции Гундерсену кто-то помог? Он все же числился в международном розыске за военные преступления. Кажется маловероятным, что он смог незаметно вывезти из страны травмированного шестнадцатилетнего мальчика с привлекающей внимание внешностью.
– Вероятно, у него были здесь знакомые со времени предыдущего визита в семьдесят шестом, когда он дал жизнь Вильяму.
Бергер пристально посмотрел на доску и сосредоточился на портрете молодого Вильяма Ларссона.
– Гундерсен был военным, – сказал он. – Не из тех, кто подставляет вторую щеку. Можно предположить, что и сыну он передал отнюдь не завет всепрощающей любви.
Блум кивнула.
– Человек, натасканный на то, чтобы пытать и совершать насилие, – продолжила она мысль Бергера. – И спустя двадцать лет прооперированный и получивший военную выучку сын возвращается и начинает отмщение. Сначала наносит удар по худшему своему мучителю, Антону Бергмарку. Вильям истязает его при помощи молотков двое безумных, кошмарных суток, превращает его в того, кого уже давно не существует, кто остался только в его собственной голове. И уже это преступление замаскировано, оно предстает как преступление совершенно иного рода. Но потом он прекращает охоту на действительно виновных и переключается на ни в чем не повинных девочек. Почему?
– Это не рационально, – предположил Бергер. – Ему неинтересно мстить взрослым женщинам. Как его унижали, видели пятнадцатилетние девочки. Именно они остались в памяти, что, возможно, привело к его полной неспособности общаться с женщинами. И именно их надо уничтожить. Я согласен с тобой насчет его сумасшествия. Может быть, у отца-убийцы он выучился рациональным, профессиональным навыкам, но его собственные мотивы по-настоящему безумны. Если ему на пути попадается мальчик, как Симон Лундберг в пещере, он его просто убирает с дороги. Его интересуют девочки.
– Семь слоев крови в Мерсте. Он пытал их всех. И после того, что случилось с Антоном, мы знаем, что у Вильяма есть и способность, и хладнокровие, чтобы осуществить это. Он провел с Антоном двое суток.
– Фу, черт, – сказал Бергер.
Они замолчали. Принялись изучать все более запутанную схему на доске. Думали. Наконец, Блум снова заговорила:
– Когда отец забирал шестнадцатилетнего сына, он должен был поставить в известность мать. Не взял же он его у нее просто так?
– Хорошо, у нас получается два разных портрета Нильса Гундерсена. Очевидный портрет – крутой парень. Дезертирует из Иностранного легиона, чтобы стать наемником. Воюет в Ливане, Афганистане, Ираке. Находится в розыске за военные и международные преступления. Менее очевидный портрет – отец, который узнает, что у него есть сын, что над сыном издеваются, что тот страдает, и он спасает сына. Какой из этих двух Гундерсенов известен маме Стине Ларссон? Очевидно, второй, правда? Отец, спасающий сына?
