– А также никаких указаний на то, когда он вернулся в Швецию. Я бы все же предположила, что пластическую операцию ему сделали в арабском мире, может быть, в Ливане, может быть, в Саудовской Аравии, как я думала изначально, и что его отец Нильс Гундерсен ввел его в местное общество и проследил за тем, чтобы он получил основательное техническое образование.
– Хотя не только, – добавил Бергер. – Думаю, все указывает на то, что Вильям пошел по стопам отца. Думаю, он стал военным, наемником, может быть, как раз разведчиком.
Блум кивнула.
– Согласна. И поэтому он вернулся в Швецию? В таком случае по чьему приказу?
– Да. Либо он вернулся в Швецию, просто потому что голоса в голове стали звучать слишком громко. Либо эти голоса зазвучали громко, когда он уже находился в Швеции. С другими целями. В любом случае какой-то психологический срыв имел место. И теперь он стопроцентный безумец.
– Сценарий первый: Гундерсен не только снабдил Вильяма безупречными фальшивыми документами, но и разжигал в нем жажду мести, пока не пришло время. Сценарий второй: Вильям был здесь на задании, но присутствие на родине заставило прошлое вернуться с непреодолимой силой.
– Спросим у него, – сказал Бергер, криво усмехнувшись.
– Но как он попал в «Виборг»? – повторила Блум.
– Важнее всего все же, что имеется третий дом. Мы должны найти этот третий дом. И мы должны сделать это сегодня ночью.
Они обменялись очень серьезными, мрачными взглядами. Вдруг в светлых глазах Блум что-то промелькнуло. Бергер заметил, что у нее будто пелена спала с глаз.
Молли переместилась в сторону и оказалась перед фотографиями семи жертв Вильяма.
– Это же мы, – благоговейно сказала она.
– Что?
– Ты недавно упоминал снежок.
– Снежок? О чем ты?
– Вы с Вильямом сидели на скамейке около школы. Мы думали, вы впервые в жизни пробуете сосательный табак. Линда бросила снежок, который попал в то, что вы держали. Это оказалась не коробочка со снюсом, а часы.
– Карманные часы американской марки Elgin, – кивнул Бергер и унесся мыслями в прошлое. – Это был первый раз, когда Вильям показал мне часовой механизм. Шестеренки упали в снег, утонули в нем.
– А мы сбежали оттуда, хихикая. Нас было семеро. Кроме Линды и меня еще Лейла, Мария, Альма, Сальма и Эва. Линда, я, Мария и Альма были обычными шведскими девочками. Лейла и Сальма были из семей иммигрантов, обе с Ближнего Востока. А Эва была удочеренной шведами кореянкой.
– Ого, – сказал Бергер. – Ты думаешь…
– Я думаю, он воссоздает нашу компанию, да. Он собрал нас. Мария и Альма были довольно обычными брюнетками, как Юлия Альмстрём и Эмма Брандт. Линда была темнее, с пирсингом и дерзкая, как Юнна Эрикссон. Лейла была арабкой, как Аиша Пачачи, и я бы не удивилась, если бы оказалось, что Сальма была курдкой, как Нефель Бервари. А у Эвы была азиатская внешность, как у Сунисы Петвисет. Остаюсь я, Молли.
– Черт побери. Единственная блондинка в компании.
– Да, – глухо сказала Блум. – Эллен Савингер – это я, Молли Блум.
– Венец всему делу. Точка над i.
Какое-то время они провели молча, мимоходом бросая взгляды на компьютеры. Потом Бергер сказал:
– Часы – это было святое. Первый раз кто-то покусился на его сокровища. Это глубоко запало ему в память. А потом, я думаю, большинство этих девочек также видели его унижение на футбольном поле. Однако тебя там не было, Молли.
– Я уже запала ему в память по другой причине. Он держал меня привязанной к своему механизму. Меня бы ему никогда не удалось вычеркнуть из памяти.
– И меня тоже. Особенно меня. Предателя.
– Вильям Ларссон воссоздает прошлое, – сказала Блум. – К этому моменту он собрал всех девочек, держал их напичканными лекарством в ожидании…
– …что сможет уничтожить меня, – продолжил Бергер и закрыл глаза. – После этого он убьет всех девочек одним махом.
– Другими словами, он не должен уничтожить тебя.
Они снова встретились взглядами. Заглянули друг в друга глубже, чем когда-либо. Потом снова разбрелись по компьютерам, как часто случалось по вечерам и по ночам.
Время обрело новую форму. Оно стало медлительнее, неповоротливее. Даже движения ощущались иначе.
Через какое-то время они снова посмотрели друг другу в глаза. Это был другой взгляд. Блум быстро нажала что-то на компьютере, глубоко вдохнула, кивнула и сказала:
– Все, больше не могу. Пойду прилягу на пару часов.
Бергер кивнул и сказал:
– А я немного подышу свежим воздухом. Потом подежурю первым.
Сэм видел, как Молли идет к спальному мешку со своей стороны верстака. Он подождал, поправил пару фотографий, встретился взглядом с Эллен Савингер, смотревшей на него с доски. В немного сдержанной улыбке, тем не менее, угадывалось будущее с безграничными возможностями.
Как когда-то у Молли Блум.
Потом он вышел. Открыл дверь на мостки и шагнул наружу. Вокруг было темным-темно. Дождь громко стучал по крыше, которая прикрывала мостки, и взбаламучивал поверхность воды.
Но не всю. Был небольшой участок, где поверхность воды выглядела совершенно неподвижной. Бергер подошел ближе и вгляделся в участок воды.
Это была не вода. Это была лодка.
Плоскодонка.
Рука Бергера машинально метнулась под пиджак. Кровоточащие костяшки задели кобуру. Она была пуста.
Он обернулся и бросил взгляд через маленькое оконце в двери. На ближайшем к нему столе лежал пистолет.
Он рванул дверь и вбежал в дом. В полумраке он разглядел руку, протянувшуюся к его собственному оружию. И прежде чем он успел остановиться, дуло его пистолета уже было направлено ему в лицо.
Так странно было видеть лицо Улле Нильссона в реальности.
Это был Вильям Ларссон. И все-таки не совсем.
Словно с очень большого расстояния Сэм увидел, как Вильям развернулся и направил пистолет на спальный мешок. Контуры тела спящей Молли проступали через пух, копна светлых волос рассыпалась по плечам.
И Вильям Ларссон выстрелил. Сэму показалось, что тело в спальном мешке вздрогнуло. Потом оно больше не шевелилось.
Вильям выстрелил в Молли еще трижды. Сэм набросился на него. Эхо выстрелов разнеслось по дому, оглушило Сэма настолько, что он даже не слышал собственного воя.
Удара, который лишил его сознания, он тоже не почувствовал.
Прежде чем появляется «я», появляется головокружение. Только головокружение. Верчение, которое предшествует всему остальному. Долгое время это все, что есть.
Потом пот. Выступает пот. Это не теплый пот, он ледяной. Он где-то течет. Пока еще нет пространства, нет тела; нет боли, нет чувств, нет «я». Есть головокружение. Есть пот. Больше ничего.
