Аллан Стен смерил ее ледяным взглядом. Помолчав полминуты, он сказал:
– Давайте уточним, правильно ли я понял. Выходное пособие в размере годового жалованья гарантирует, что в СМИ не попадет никакая информация, в то время как полугодовое жалованье такой гарантии не дает?
– Вполне уместное истолкование, – кивнула Молли Блум.
– Вы можете идти, – сказал Август Стен.
Они развернулись и пошли к двери. Когда они уже выходили, Стен в заключение добавил:
– Я хочу подчеркнуть, что крайне важно, чтобы вы не утаивали от СЭПО никакой информации. Крайне важно для всех имеющих к этому отношение, чтобы мы получили все сведения, которые вы собрали.
Бергер и Блум переглянулись.
Уходя, они ни разу не обернулись.
37
Воскресенье 1 ноября, 10:14
Колдовское солнце лениво освещало ветки осин, на которых не осталось листвы, и грязные окна. Его лучи ложились на содержимое лодочного домика, как тонкий слой светящейся краски. Молли Блум прошлась по дому. Положила руку на опоры, потрогала торчащие из стены кольца, присела на корточки и рассмотрела шесть пулевых отверстий в полу. Опустившись на колени, она прокралась в дальний угол и прислушалась к едва слышному дыханию.
Смерть и жизнь.
Она посмотрела на Сэма, который вбежал через дверь с мостков.
– По крайней мере ежи чувствуют себя хорошо, – сказала она. – Сладко спят.
– Пойдем со мной, – сказал он и взял ее за руку.
Они вышли на мостки. Внизу на непривычно гладкой поверхности залива покачивалась лодка Вильяма Ларссона. Она была усыпана цветами.
– Ты никогда не заставишь меня ступить в нее, – сказала Молли, глядя на цветы.
– Не трусь. Можно сказать, наступило бабье лето. Последнее осеннее настоящее солнце.
Поневоле улыбнувшись, она спустилась в лодку, раздвинула цветы и уселась поудобней. Сэм взялся за весла. Вся эта картина напоминала стихи Бельмана. Не хватало только звуков лютни и пения муз. Когда они оказались довольно далеко от берега, Сэм перестал грести и вытащил бутылку шампанского из своего старого рюкзака. Достал два бокала и попросил Молли их подержать. Пробка отлетела на десять метров, и половина содержимого бутылки фонтаном отправилась в залив. Но на два бокала оставшегося шампанского хватило.
– Выпьем, соучастник, – сказал Сэм и поднял бокал.
– За что? – спросила Молли. – За то, что нас уволили? За то, что после долгой и верной службы, увенчавшейся, кстати, не имеющим равных расследованием, мы оказались безработными?
– За то, что нам удалось промолчать, например?
– Ну, хотя бы это нам удалось, да. Они не могут заподозрить, что мы догадываемся.
– Не должны, – сказал Сэм и опустил бокал. – Но, разумеется, мы не можем работать с ними, пока не будем точно знать, в чем дело.
– Никогда.
Казалось, Сэм ощутил новый прилив энергии. Он опять поднял бокал и произнес:
– Нет, лучше выпьем за все новые возможности, которые предлагает нам жизнь.
Молли подняла бокал с озабоченной улыбкой и сказала:
– За годовое жалованье, если ничего больше не остается.
– За два, – уточнил Сэм и сделал глоток.
Залив расстилался вокруг них гладкий, как зеркало, отражающее тишину и покой в окрестностях. В безлюдных просторах. Солнечный свет, впрочем, быстро угасал, так что надо было наслаждаться тем недолгим моментом, который был им дан.
Carpe, чтоб его, diem
[9].
Сэм снова порылся в рюкзаке и достал коробку с часами. Откинул золотистый замок и посмотрел на свои часы. Теперь их было пять. Он снял с запястья Rolex Oyster Perpetual Datejust и отметил, что стекло уже не выглядит запотевшим. Он положил «ролекс» на место. Теперь все шесть отделений были заняты. Все часы на своих местах. Сэм достал Patek Philippe 2508 Calatrava и надел их.
– Я меняю часы по воскресеньям, – пояснил он. – И ровно в это мгновение прошла неделя с того момента, когда мы штурмовали дом в Мерсте.
– Ну и неделя у нас выдалась.
Какое-то время они молчали, глядя на сверкающие солнечные лучи и наслаждаясь ощущением, что жизнь прекрасна, которое несмотря ни на что всегда возвращается.
– Пора искать новую профессию, – сказала Молли, потягивая шампанское. – Кажется, даже жаль покидать это место. Думаю, вряд ли мне удастся вернуться к актерской карьере, учитывая, что мне уже под сорок. Зато ты можешь стать философом. Им всегда нужны старички. У тебя есть шанс стать профессиональным деятелем культуры.
– Именно поэтому я сказал про два. Для начала у нас есть два годовых жалованья. Если мы захотим остаться.
– Остаться? Чего ради, черт побери, нам тут оставаться?
– Кажется, я раньше не слышал, чтобы ты ругалась.
Наступила тишина. В северной части залива впервые завиднелся золотисто-желтый фасад Эдсбергского дворца, окруженного парками и набережными. Это было невероятно красиво.
Сэм лег на спину и посмотрел на голубое небо. Как же безумно долго небо не было голубым.
Он закрыл глаза и сказал:
– Я разузнал у одного адвоката, как обстоят дела на данный момент. Юридические баталии происходят из-за того, что лодочный домик находится на единственном участке оставшейся прибрежной полосы, который разрешено застраивать. Но обе фирмы устали находиться в тупике. Они готовы быстро продать дом за разумную сумму и поделить деньги. Могу я быстро предложить сравнительно неразумную сумму?
– Ты считаешь, что мы с тобой должны купить дом, где меня пытал безумный убийца и где я спустя четверть века его убила?
– Ты прямо сняла у меня это с языка.
Они рассмеялись. Одновременно. Оба не были уверены, что такое случалось раньше.
– Ты и я вместе? – спросила Молли. – Следователи-фрилансеры? Создать общую фирму? Детективное агентство?
– Я бы лучше назвал это… хм… профессиональная служба расследований частных и общественных дел…
– Не годится. Тогда уж… хм… ультрасовременная оперативная аналитическая служба для… да хотя бы… расследований за гранью возможного.
Лодка свободно плыла по заливу. Бергер достал свой старый мобильный. Он снова вставил в него сим-карту. Открыл на нем свою Полярную звезду, отправной пункт, неподвижную точку вращающегося мира. Восьмилетние Маркус и Оскар в овражке, поросшем мать-и-мачехой.
Пора позвонить в Париж.
Лодка продолжала плыть. Может быть, они уснули. Может быть, Сэм не слышал, как Молли сказала:
