Вадим подошел к больничной койке. Вблизи лицо Джин выглядело еще страшнее. Теперь Вадим понял, как выглядит человек в настоящем ступоре. Было ясно, что из этого состояния не так-то просто вернуться обратно.
— Она начала уже третий рисунок, пока я разговаривал с вами, — сказал врач, забирая из рук Джин карандаш и планшет. — Два рисунка она уже закончила. Вот, взгляните, и вам все станет ясно…
Несмотря на то что врач отобрал у нее ручку и блокнот, Джин продолжала двигать руками, как будто все еще держала в руках бумагу и карандаш. Скрюченные пальцы сновали в воздухе, продолжая проводить линию за линией воображаемым карандашом на несуществующей бумаге. Это было рисование, ужасное в своей нелепости и тщетности.
Вадим вдруг почувствовал, как ему не хватает воздуха. За его спиной тяжело, с присвистом, задышал Артем.
— Смотрите! — врач протянул (именно протянул — или даже решительно сунул) бумагу Вадиму. — Смотрите внимательно!
Дрожащими пальцами Вадим взял лист, чувствуя, что от прикосновения его пальцев рисунок как будто начинает шевелиться в воздухе.
В первую секунду его поразила законченность, четкость и правильность рисунка Джин. Каждая линия была завершена, каждая линия находилась на своем месте и соотносилась с общей композицией. Да, рисунок был выполнен мастерски. Это был непреложный факт, но он не перечеркивал весь ужас от увиденного.
На рисунке был изображен ребенок, девочка лет восьми, повешенная на ветке дерева. Ее тело висело так низко, что ножки касались земли. Шею обвивала тугая веревочная петля, свисающая с ветки. Голова откинута назад. Волосы заплетены в две косички и аккуратно спускаются вдоль плеч. В косички вплетены светлые банты. На ребенке было надето летнее платьице в горошек. На ногах — сандалии и белые гольфы. Платье казалось старомодным, совсем несовременным…
И Вадим вдруг понял, что уже видел это платьице.
Это было такое же платье в горошек, как то, в которое была одета мертвая девочка в коттедже депутата в Сосновом Бору. А волосы были точно так же заплетены в косички. И белые гольфы были…
Какой-то первобытный ужас овладел Вадимом. Если бы холод, который сейчас разлился по всему его телу, мог по-настоящему замораживать, то его кровь превратилась бы в куски алого льда.
— Матерь Божья… — снова пробормотал за спиной Артем. — Матерь Божья…
Вадим стал перебирать рисунки. Все они были абсолютно одинаковы. Два были закончены, мастерски завершены. Третий был еще не готов, но до окончания работы оставалось лишь несколько выразительных штрихов. Джин работала на удивление быстро.
— Она понимает, что рисует? — Вадим вскинул глаза на врача. — Она сможет все это объяснить?
— Нет, — врач покачал головой. — Она в ступоре — ну, или в трансе, если вам так угодно. Сознание отключено полностью. Она не видит нас и ничего не слышит. Я уверен: когда она придет в себя, то ничего даже не вспомнит… Это странный транс. Наружу вырвалось подсознательное или… мистика какая-то. Такие рисунки часто объясняют неким мистическим озарением. Недаром я с самого начала заговорил о «письме одержимых». Именно так подобные состояния называли в средние века. И мы совершенно не продвинулись в объяснении таких явлений — в наше-то время! Увы, печально, но факт! Есть вещи, которые не может объяснить даже современная медицина…
— Кто водит ее рукой? — в глазах Артема застыл ужас. — Все это выглядит, как… выглядит…
— …Дьявол, — прервал его врач. — Так сказали бы в средние века. У меня нет оснований объяснять это по-другому.
— Это платье, оно… сейчас такие не носят, — голос Вадима дрожал. — И в таком же платье нашли ту убитую девочку.
— Я это заметил, — сказал Артем. — Эта деталь может быть очень важной для следствия. Надо бы разузнать об этом платьице поподробнее. Где твоя сотрудница могла его видеть?
— В коттедже, в Сосновом Бору… — начал было Вадим.
Закончить фразу ему не удалось.
Резкий хрип, напоминающий взрыв, раздался в палате, и только через пару секунд они поняли, что источником этого хрипа, воя, звукового взрыва была Джин.
Задыхаясь и хрипя, она стала кататься по койке, хватая воздух судорожно раскрытым ртом. Все ее тело билось будто в эпилептическом припадке, а лицо синело на глазах. Врач бросился к Джин. В палате раздался резкий электрический звонок. Прибежали санитары и медсестры с каким-то аппаратом, похожим на дефибриллятор.
— Вам лучше выйти, — бросил врач через плечо.
Посетителей не нужно было просить дважды. Оглянувшись перед самой дверью, Вадим заметил, что дюжий санитар с трудом удерживает выгнутое дугой тело Джин, а медсестра ищет вену, чтобы сделать укол.
Телефон Артема яростно вибрировал — он едва не раскалился докрасна. Только в больничном коридоре, за дверью палаты, Артем обратил на него свое внимание. Разговор был коротким. Артем повернул к Вадиму побледневшее лицо.
— Час назад в парке неподалеку от Покровского переулка нашли мертвого ребенка. Девочку в платье в горошек. Ребенка повесили на ветке дерева. Есть у нее и косички… Если хочешь, можешь поехать со мной.
Глава 10
— Но я не могла нарисовать такое! — глаза Джин наполнились влагой, и слезы — крупные, горячие, ничем не сдерживаемые и очень обильные — щедро потекли по ее воспаленным щекам. — Я не рисовала это… Это ужасно… ужасно…
Баночка с недоеденным йогуртом критически накренилась на уголке тумбочки, и Вадим машинально поправил ее. Он сидел рядом с койкой на жестком больничном табурете, спрятав крепко сжатые кулаки между колен. Вадим опасался, что если он положит руки на колени, то пальцы начнут предательски дрожать…
Было около полудня следующего дня. Джин выглядела абсолютно здоровой и нормальной. Очнувшись утром от медикаментозного сна, она, как и предсказывал врач, не могла вспомнить, что с ней произошло. Джин едва помнила и то, что случилось с ней в квартире. Единственное, что сохранила ее память, было вспоминание о жестоком нападении. Но Джин не могла знать, кто и зачем это сделал.
— Наверное, я дверь забыла закрыть, и наркоманы какие-нибудь вломились в квартиру, чтобы ограбить, — сказала она Вадиму. — Я частенько забываю запирать двери.
Рисунок с повешенной девочкой Вадим стащил тайком от врача — он просто сунул его в карман, когда у Джин начались удушье и судороги. И вот теперь на этот немного помятый рисунок с ужасом и отчаянием смотрела абсолютно нормальная Джин.
— Ты хочешь сказать, что я способна предвидеть будущее? — в глазах Джин застыл настоящий страх.
— Да, ты нарисовала будущее, — спокойно кивнул Вадим. — А как иначе это назвать? Ты умеешь предсказывать убийства. Возможно, в тебя вселилась какая-то сила. Я могу объяснить это только мистикой. Это, наверное, связано с твоей красной комнатой.
— Но это ужасно… ужасно… — горько расплакалась Джин.
