Она верила, а как будет — кто знает. Сейчас же она переживала самую тревожную стадию Мишкиного взросления и вместе с ним проходила ее на новом витке. После сорока она вновь ощутила себя подростком — колючим, нервным, не уверенным в себе, взрывным, несоглашающимся. На всей планете был один похожий на нее человек — ее сын. А она превратилась для него в докучливую и нескладную старшую сестру. Точнее, поняла, что никогда и не прекращала ею быть. Потому что все, что делает нас счастливыми, зарождается именно в эти мятежные годы — и никогда не проходит. И все, что делает нас уязвимыми, тоже оттуда.
Мишка приходил из школы поздно, так уж повелось с продленочных лет, так он привык. Выгуливался весь до дна, заходил к родному отцу, вкушал неведомой Тане вольницы, а дома только играл в свои фэнтезийные игры и едва касался «домашки». Таня тоже одной половиной тела и сознания смотрела избранные детективные сериалы, а другой частью изо всех сил воспитывала своего большелапого, по-страусиному вымахавшего ребенка и с наслаждением поедала жирную и вредную пищу. Жареную картошку с майонезом, шпикачки, доширак… На доширак Мишка косился с завистью, но это было единственным запретом.
Так жить можно было только без Ника. С ним не забалуешь. И с его дочкой. Идеальной девочкой-певуньей, побеждавшей во всероссийских конкурсах. Таня всегда горько чувствовала свои проигрыши в негласном соревновании «по детям». Яночка ей нравилась, но ее появление всегда сопровождалось утомительным нервным напряжением, которое было нельзя обнаружить. Даже приготовление еды было испытанием — а вдруг идеальному ребенку не понравится или организм не примет? Утомляясь от роли образцовой хозяйки, которая Тане все равно не удавалась, она начинала сомневаться во всех этих Яночкиных великих победах. Наверное, это миф, который возводил Николя вокруг дочки, чтобы самоутвердиться, вскарабкаться на маленький, но пьедестал, с которого он будет свысока поглядывать на жену и ее нерадивого сынка… Ведь Таня считала ниже своего достоинства ввязываться в игру и трясти Мишкиными грамотами. Тем более что отцовские обострения Ника были недолгими и Мишины музицирования он горячо поддерживал… Он, конечно, и не подозревал, что Таня про себя так остро воспринимает мнимое Яночкино превосходство. А беспечный Мишка вообще не понял бы, о чем речь. И Таня порой завидовала его чуждой тщеславию природе. Завидовала и заражалась понемногу…
Потому ей даже нравилось, когда взрослых нет дома. Точнее, взрослого, того единственного человека, которому она однажды нежно подчинилась навсегда, как она надеялась. Хотя не бывает никакого навсегда — или она просто боялась этого слова. Даже теперь, когда уместнее бояться одинокой старости. Вот иногда его подолгу допоздна не бывало дома, и у Тани был недвусмысленный повод волноваться. Но она еще в самые первые трепетные месяцы их знакомства, когда Колино присутствие влилось в ее жизнь живой водой, почувствовала такую всепоглощающую благодарность, что любая ревность рядом с ней казалась смехотворным вздором. Да пусть делает что хочет и с кем хочет — его право! Ник, как никто, за последние годы облегчил ее жизнь. Он, чего греха таить, мог сделать куда более выгодный выбор. Потому родилось непреложное правило: принимаем его со всеми вредными побочными эффектами. А уж где и с кем он шатается вечерами, и вовсе не наше дело. Иногда, правда, тревога скребла коготками, но не до крови. И чего терзаться, если, придя с работы, Тане хотелось разложить больные ноги, набраться силенок для топтания на кухне, а не нон-стопом бросаться к плите, потому что писатели кушают и пьют весьма обильно. А потому, как говорится, свобода Анжеле Дэвис…
Таня вынырнула из своих мыслей и снова вернулась к этим нелепым бусам, которые ей стали дороже дружбы… Давид прав — она мелко предала Птенчика.
В кабинет с торжественной улыбкой Макиавелли вплыла Нора. Танины мысли сразу слиплись в непроваренный комок, и она тоже поспешила наклеить дружественную гримасу. От Норы всегда неизвестно, чего ожидать. Но на сей раз она принесла пользу.
— Танюш, к нам пришла читательница с грудным ребеночком, — залепетала Мегера Грантовна, которая успешно прикидывалась агнцем, когда ей надоедал вечный бой. — Помнится, ты хотела однажды сфотографировать нашего самого юного прихожанина…
Была такая тема. Креативную идею подала Бэлла, когда к ним забрела мама с младенцем за иллюстрированной энциклопедией модерна.
Тогда мысль пришла слишком поздно, а Таня с тех пор мечтала сделать такое фото и повесить на сайт. Теперь у нее был шанс, которым она не преминула воспользоваться. Чтобы не упустить молодую маму, она без промедления отправилась в читальный зал, прихватив первое, что попалось под руку, — а это был Давидов iPad. И упоенно сделала несколько снимков. Библиотечная мадонна была тронута. С тех пор как читальный зал стал давать книги на дом, жизнь здесь обретала краски, и симпатичных читателей мало-помалу прибавлялось. А то в иной день в зале заседали полтора заблудших, источающих очень неприятный запах. Экзистенциальный вопрос «почему люди, приходящие к нам в поисках бесплатного Wi-Fi, не моются» мучил многих библиотекарей и вариантов ответа имел массу, но от этого было не легче. К тому же у иных дурным был не только запах, но и помыслы, и у сотрудников порой пропадали сумки с кошельками… И вот Белла Максимовна, прогрессивный директор, открыла фонды. Свежий ветер перемен дался ей непросто, но в борьбе с неповоротливой бюрократической системой она на этот раз победила.
Но сегодня Бэлла была не борец. И даже Киру отчитывала со слезами на глазах, хотя обычно разбор полетов превращался в комедию положений — такова уж была неувядающая болтушка Кира, натура рассеянная и импульсивная, но трудяга с божьей искрой. Нынче Бэлла лишь стенала от ее опечаток, которые она сделала в свежих афишах: «Театр Трех Мух» вместо Театра Трех Муз или Рюмский-Корсаков…
— Может быть, Кирюша намекает, что нам пора расслабиться и немного принять на грудь? — В проеме двери показалась голова Птенчика.
— Мы сегодня уже приняли, — махнула на него рукой Бэлла, имея в виду похороны Штопина.
— А я-то нет! — возмутился Слава. — Я нес рабочую вахту.
— И что, у тебя есть? Так неси! — был ему нежданный ответ.
Итак, с высочайшего позволения в кабинете Бэллы произошел маленький импровизированный опрокидончик. Участвовали: Таня Нестерова — махнула лишнего и захотела танцевать, Слава Птенцов — рассказывал, как в девятом классе приготовил брагу в стиральной машине из старого варенья и дрожжей, Давид Ненашев — советовал внедрить в клубе «Грин» психологический тренинг «расстановки по Хэллингеру», Кира Лунёва — смешила опереточным экскурсом в астрологию. И разумеется, сама Бэлла Максимовна, по ходу дела немного оттаявшая от навалившихся проблем. Оказывается, ко всему прочему, сегодня утром, выйдя из дому, она нашла карту туз пик.
— Это суеверная чепуха! Гораздо важнее, почему ты до сих пор толком не замужем. У тебя факультативные отношения. Дискретные. Это полубрак. Может быть, потому что у тебя злая Венера?
— Это еще что?! — вопил Птенчик. — А какая же тогда Венера у нашей Норочки?
— Как ни странно, в норме. У нее была долгая и стабильная жизнь с мужем, пока она его не доконала.
