Они слышали голоса из кухни. Бэлла Максимовна Миронова пыталась разложить по полочкам трагический конец Семена Штопина. Давид играл роль въедливого подмастерья. Лена… ей не позавидуешь. Но Бэлла своих не сдает.
— Хорошо, Слава, сейчас все более-менее разъясняется. Но скажи мне, зачем ты отвез орудие убийства в парк за Домом художника? К чему сей постмодернистский жест?
— Чего-чего? Что за дикость. В какой парк… — изумился Слава. — Я что, идиот? Я выбросил Грина в реку. Есть такое всегда пустынное место… могу показать, если нужно. А кто сказал, что он в парке?
Чудеса продолжались.
Эпилог
Они встретились утром в воскресенье, что для Тани было временем грустно домашним. Потому что веселый танец всегда исполняют суббота с пятницей, а в воскресенье — лишь послевкусие, манящее во вчера. В случае, если выходные удались. А если так себе — тогда все равно мечтаем вернуться во вчера, но в другое. Словом, чтобы на работу не завтра. Недаром воскресенье — у христиан время для общения с Богом. Бог, утешитель и иллюзионист, знает, что у воскресных мыслей с горчинкой самый правильный вкус.
Итак, Ян Фантом. Джим Бим или как там его еще именовал дотошный Додик. Таня никак не могла уложить в голове все, что ей в неспешной беседе сообщал этот таинственный уже-не-незнакомец. Но и знакомцем его не назовешь.
— А я был уверен, что Семен Штопин влюбился в вас!
— Как видите, не в меня.
— Зачем же вы тогда с ним так тепло улыбаетесь… Я видел ваше фото в Фейсбуке.
— Это совершенно случайная фотка. Наш фотограф Егор ни разу не фотографировал меня. Я для него ничем не примечательна. Не молодая красотка и не знаменитость. На том снимке прежде всего Бэлла… ну и Семен — все-таки он был известен в библиотечном мире.
— Печально известен. А вы себя не цените.
— Полноте источать мне комплименты. Кстати, вы в курсе, что я хотела свалить на вас подозрения? Советовала следователю обратить внимание на вас.
— Я верю, что цель ваша была благородна.
Яну было легко задавать вопрос. С ним были излишни муки деликатности. И Таня жадно спрашивала. Господин Фантом стал для нее тем бархатным голосом за кадром, который нам все объясняет в конце трудного пути. Он же по просьбе Бэллы нашел для Синицкого хорошего адвоката.
— Почему вы нам помогаете? Ведь Семен был вашим другом.
— Разве что заклятым… На самом деле моим другом был Рашид. А Штопин — это армейские дела. По старой памяти — братство… Знаете, ведь Семен был серьезно болен. Я удивляюсь, что его жизнь не оборвалась гораздо раньше. У него была какая-то патология психики, связанная с… не буду углубляться. Боюсь наврать. Но, боюсь, дружить с ним было невозможно. Его агрессия — следствие патологии. И мне хочется, чтобы человек, невольно виновный в его смерти, получил бы наименьшее наказание. Это было бы справедливо.
Таня подумала, что он все знает… и знает, что она в эту минуту об этом думает.
— Ваше расследование с копией нашей одиозной статуи великолепно!
— О, это как раз было нетрудно. Эмилия Андроновна Девяткина мне в этом очень помогла. Я нашел автора этого «шедевра»… Точнее, выяснилось, что самого скульптора уже нет в живых, что, собственно, и послужило поводом к тому, что скульптура оказалась под открытым небом. Его вдова избавлялась от незначительных, как она выразилась, работ…
— Но для старухи Девяткиной эта работа крайне значительна! Теперь она будет попрекать нас ею до скончания века.
— Да, она, кажется, договорилась с детской библиотекой имени Грина, статуэтку возьмут туда.
— Тайфун, а не женщина. Но наличие этого двойника чуть было не…
Таня запнулась, поняв, что может сейчас наболтать лишнего. Все-таки Птенчик с Ленцой еще не пересекли границу. Бэлла решила их отправить от греха подальше на полгода в какой-то чудной вояж на ниве волонтерства. При этом она умудрилась прорекламировать клуб «Грин» — но без особой шумихи.
Как-то вечером, уже готовясь выключить ноутбук, Таня увидела письмо от Лены. Дружеский щепетильный жест. «…Коля мне признался, что мечтает о том часе, когда вы с Мишей примете его в свою тайную компанию по поеданию вредной пищи. Он знает, что это для тебя и есть самая настоящая близость. Он мечтает быть к тебе ближе, но знает, что сын все равно дороже. Прости, что я лезу не в свое дело и преступно объясняю в двух словах то, о чем написана „Мадам Бовари“»…
«Лен, спасибо, очень трогательно. Убей бог, не пойму, при чем тут мадам Бовари, но, надеюсь, со временем поумнею. Кстати, Нора передает тебе большое спасибо за помощь в подготовке сборника Малики. Надеюсь, он увидит свет. Жаль, что его нельзя назвать „Черный телефон“».
Таня выключила своего электронного друга и пошла на кухню. Ник остервенело грыз ноготь в поиске точного слова. Но сразу встрепенулся, приглашая не обращать на него внимания и использовать кухню по назначению. Знаем мы этот запоздалый альтруизм! Если в доме писатель, то кухня — это прежде всего кабинет.
Таня так ему и не рассказала о том, что знает о его измене. Зачем? Она переболела этим сама. Вместе с больной прокаженной девочкой, найти которую — нет ничего проще…
