– Миха, вот скажи, неужели ты всерьез рассчитывал, что Янош выдаст тебе своего дворянина? – царевич Федор взглянул на меня с веселым интересом.
– Надежда такая была, хотя и не очень большая, – я изобразил примерный размер этой надежды, показав сантиметровый зазор между указательным и большим пальцем.
– Так для чего был весь этот балаган? – Глазков кивнул в сторону брошенного на стол письма.
– А теперь у меня полностью развязаны руки. Для всего. У короля Яноша была прекрасная возможность установить со мной лично теплые, дружеские отношения, для чего нужно было всего-то выдать мне преступника, но он ею пренебрег.
– Да какая возможность, Миша! – удивленно воскликнул Федор Иванович. – Если бы Янош выдал тебе Курцевича, то его свое же окружение растерзало бы! А так он прекрасно выкрутился и не упустил момента щелкнуть тебя по носу – мол, сам разберется и, если нужно, сам накажет.
– Я прекрасно представляю себе реакцию его окружения, – спокойно ответил я, – и даже знаю, кто в этом окружении очень плотно общается с агентами фрадштадтской Тайной канцелярии.
– Михаил Васильевич! – снова подключился к разговору глава сыска. – Михаил Васильевич, это очень опасные игры! И я бы просил вас впредь если не согласовывать подобные действия со мной, то хотя бы ставить меня в известность!
– О чем вы, Никита Андреевич? – поинтересовался я с самым невинным видом, повторно разворачивая письмо.
– Да знаю я вас! Возьмете эскадрон гусаров и помчитесь самосуд вершить. А там вас и ждут уже, скорее всего!
– Не стоит так волноваться, – я отложил бумаги и взглянул в глаза Глазкову самым честным взглядом, на который был способен в этот момент, – не будет ничего этого.
– Точно? – розыскник промокнул платочком внезапно выступившую на лбу испарину. Неужто так сильно за меня переживал?
– Абсолютно!
– Что ж, тогда я спокоен, надеюсь, мы друг друга поняли, князь, – Глазков застегнул свой портфель, поднялся из-за стола и коротко поклонился сначала царевичу, потом мне. – А посему разрешите откланяться, дела ждут!
И с этими словами глава Сыскного приказа оставил нас с Федором наедине.
– Не будет ничего этого? – переспросил царевич, как только за Никитой Андреевичем закрылись двери, с нажимом произнося последнее слово.
– Не будет, – подтвердил я, усмехаясь, – в смысле, гусаров не будет. От слова вообще.
15
Проговорили мы в тот вечер с Федором допоздна. Все его попытки отговорить меня от задуманной авантюры оказались напрасны. Если уж у Натальи не получилось, то куда там царевичу! Нет, он, конечно, мог мне приказать, но решил не делать этого, поскольку не был уверен, что я не нарушу этот приказ. Зачем же тогда сознательно идти на обострение отношений? Для меня этот вопрос является принципиальным, и к его решению я подходил не абы как, а очень даже основательно. Информация о заданном районе Улории стекалась ко мне и из нашей службы внешней разведки, и от разведчиков первого Белогорского пехотного полка, уже две недели шастающих по заснеженным лесам сопредельной территории. Так что всё у меня под контролем, риск сведен к минимуму, и помощь Никиты Андреевича вовсе не нужна. Тем более что главной опасностью задуманного предприятия была утечка информации, а при всем уважении к господину Глазкову доверия у меня к нему не было. Да что там говорить за него, даже Федору я обрисовал план лишь в общих чертах – ни времени, ни направления, ни задуманного мною финального аккорда.
Обсудили с царевичем Федором массу важных дел, затронули и тему Воротынского. Федя обещал подумать, но никакого энтузиазма она у него не вызвала. Что ж, я переложил ответственность на чужие плечи, моя совесть чиста.
Спустя неделю Федор Иванович отбыл в Мерзлую Гавань. Хотел лично посмотреть на работу корабелов в сооруженном там закрытом корабельном доке. На его сооружение ушло почти два года, зато теперь в нем можно было без опасений попасться на глаза иноземным шпионам и без оглядки на суровый климат, строить корабли круглый год.
Я в корабельной теме не разбирался совершенно, потому и в эти дела особо не лез. У меня и без них хватало забот. Это Федя грезил военным флотом, способным противостоять фрадштадтскому, вот ему и карты в руки. Я же очень надеялся, что участие в морских сражениях обойдет меня стороной – не мое это. Вот на суше отбиться от супостата – это пожалуйста, тут у меня всё больше мыслей стало появляться. Мне бы только время на их реализацию…
Чинно выждав еще неделю, в начале февраля я с Григорянским отправился в Кузнецк. Ехали большим санным поездом, с семьями, свитой и сильной охраной. При таком скоплении народа исчезновения пары санных экипажей никто не заметил, так что на третьи сутки путешествия ночью я с охраной моих верных белогорцев ушел на восток. А еще спустя двое суток в поле на самой границе с Улорией соединился с выдвинувшимся туда в полном составе первым Белогорским пехотным полком.
Я не обманул Никиту Андреевича, гусар не будет. Вообще не будет всадников, и это должно стать полной неожиданностью для тех людей, что ждут меня с той стороны. Потому что граница рядом и мысль о лихом кавалерийском налете напрашивается сама собой. Только вот конница в такую погоду вынуждена будет передвигаться по дорогам, в полях и лесах столько снега навалило, что лошадки быстро выбьются из сил. Зато подготовленные лыжники пройдут где угодно. Ну и я с ними прогуляюсь.
Скованную льдом Титовицу перешли около четырех часов дня. Места здесь пустынные, даже если кто-то и стал случайно очевидцем переправы, то донести эту информацию до заинтересованных лиц никак не успеет.
На реке и в поле гулял ветерок, но как только колонна втянулась в лес, под защиту деревьев, мы тотчас же оказались в практически безветренном пространстве. Темнело быстро, но и лунного света было вполне достаточно, чтобы не натыкаться на лыжи впереди идущих бойцов. Морозец стоял средней руки, градусов пятнадцать – восемнадцать, снег весело хрустел под лыжами, осадков не было совершенно, так что сбиться с пути нам в этот раз не грозило. Тем более что лыжня уже была проложена разведчиками, и они же выступали нынче в качестве проводников.
Маршрут я велел прокладывать не по кратчайшей дороге, а с приличным крюком, чтобы обойти стороной редкие деревеньки и появиться у хутора Курцевича с южной стороны. Уже точно было известно, что меня ждали: около пятидесяти солдат были определены на постой непосредственно в имении да около трех сотен всадников рассредоточились по близлежащим селениям. Но качественно сидеть в засаде такое количество народу может день, два, три. Ну, неделю. А эти бедняги моими стараниями томились в местной глухомани уже почти месяц – я вполне сознательно не торопился, потому не было ничего удивительного в том, что бдительность улорийских вояк притупилась, наблюдение за окрестностями велось уже спустя рукава, люди активно искали развлечений, пили и гуляли. Вполне вероятно, что им вообще не сказали, на кого они здесь охотятся. Так что никаких особых сложностей я не ожидал и авантюрой называл экспедицию только лишь из-за ее финальной стадии. Что бы там ни мнили себе островитяне со своим иноземным отделом Тайной канцелярии, но военная разведка у меня сейчас поставлена лучше, чем у кого бы то ни было в этом мире. Скоро и внешняя разведка обрастет полноценной сетью, наберется опыта, и информация потечет в Таридию рекой, а уж в работе с информационными потоками кто сможет тягаться на равных с выходцем из двадцать первого века?
