– Отлично! Давай-ка, Игнат, за мной. И по возможности нырками, чтобы меньше на поверхности мелькать.
Вскоре мы добрались до группы торчащих из воды камней, всё пространство между которыми было затянуто водорослями. Тут мы наконец-то избавились от сапог, а потом я сорвал несколько стеблей с листьями и навесил на голову адъютанту.
– Все, сидим здесь до темноты и не отсвечиваем, – и, на всякий случай, свою голову тоже украсил водорослями.
Ждать пришлось долго. Вскоре к месту сражения подошли остальные корабли фрадштадтской эскадры, команды линкоров принялись оказывать помощь поврежденному судну. Скорее всего, пробоины в его корпусе удалось ликвидировать, так же как и откачать поступившую в трюм воду – посадка корабля скоро выправилась, а после смены разорванных в клочья парусов он смог самостоятельно отойти подальше в море. Спущенные же с подошедших фрегатов шлюпки принялись сразу рыскать по округе, подбирая своих и наших людей.
Поначалу мы с Игнатом переживали, что наших матросов островитяне будут истреблять, но вскоре стало ясно, что они не оставляют надежду кого-то захватить живым. И я даже знал, кого.
Нескольким таридийцам удалось вплавь добраться до берега – так желание фрадштадтцев не упустить меня было так велико, что они всерьез собрались произвести высадку и переловить уже было спасшихся бойцов на нашей территории. Хорошо, что этим планам помешало появление на берегу трех десятков солдат пограничной стражи. С громкими криками они вынеслись из-за того холма, за которым ранее скрылись пассажиры отправленных нами шлюпок, и стали палить по островитянам из ружей и пистолетов. Потом и вовсе выкатили на берег маленькую пушку полковой артиллерии и принялись стрелять через головы плывущих к ним матросов. Как только ядра стали ложиться в воду в непосредственной близости от их лодок, фрадштадтцы повернули назад. Но не вернулись на корабли, а просто стали держаться подальше от берега, перенеся свое внимание на округу, и несколько раз проходили в опасной близости от нашего укрытия. Но обошлось, нас никто не заметил. Я еще в детстве уяснил одну простую истину: внимание преследователей всегда сосредоточено на тех, кто убегает, а вот вовремя спрятавшиеся, да еще под самым носом у противника, имеют солидные шансы спокойно переждать поиски и спастись.
Часов в восемь, а может, в половине девятого, как всегда на юге, стало быстро темнеть. И максимум через полчаса на море опустилась ночная тьма. Враги наши к тому времени уже вернулись на свои суда, и мы беспрепятственно добрались до вожделенного берега.
Хоть и месяц май стоял на дворе, и находились мы в южных широтах, но из-за долгого сидения в воде на сушу выбрались дрожащими от холода, словно осиновые листья на ветру. Греться же на пустынном берегу было негде и нечем, поэтому, не теряя времени, мы трусцой побежали на холм – туда, откуда появились наши пограничники.
21
Можно было бы сказать, что после так нежданно завершившегося морского боя капитан Олстон пребывал в состоянии ярости, если бы у него оставались силы на эту самую ярость. Проклятый Бодров опять ускользнул, и хотя шлюпки с подошедших кораблей скрупулезно прочесывали прибрежные воды, вылавливая как утопленников, так и живых людей, Джон был абсолютно уверен, что Князь Холод жив-здоров и что он вновь вышел сухим из воды. Причем теперь уже капитан готов был поверить в такую формулировку в прямом, а не переносном смысле слова. Черт его знает, что это за человек такой? И человек ли вообще? Ведь не было у него никаких шансов уйти – только попасть в плен или погибнуть, а он ушел!
А начало-то опять было просто замечательным! За чистяковскую неудачу опять пострадали сотрудники улорийского отдела. За то, что их подопечные не проявили должного рвения при поддержке флота Короны на суше. Этому поспособствовал и доклад, представленный Олстоном, и жуткий скандал, который закатил в штабе флота контр-адмирал Вильсон. Так что в этот раз улорийскому отделу пришлось взяться за дело со всей ответственностью, и армия короля Яноша была приведена в боевую готовность по-настоящему. Это, в свою очередь, заставило напрячься и поломать голову таридийцев – они были вынуждены разделить свои силы на три части, что для начала военной кампании было как нельзя лучше. Жаль, что в Силирии до сих пор не удалось посадить на трон нужного претендента, да еще тимландцы подвели – наотрез отказались ввязываться в новую войну, а то сложился бы просто идеальный расклад сил для быстрой и победоносной войны. Но с Силирией таридийцы разобрались еще зимой, и сейчас всё шло к тому, что династия Бржиза вскоре вернет себе трон, причем благодарны они за это будут Таридии, а не Фрадштадту. А в позиции Тимланда Джон склонен был винить горе-стратегов его величества Георга Второго – те в прошлую кампанию пообещали тимландцам военную поддержку, а на деле ограничились лишь громогласным сотрясением воздуха… Как верить такому союзнику?
Но и так, в союзе с Улорией, должно было получиться неплохо. Олстон целый месяц просидел в своем новеньком кабинете с видом на главную гавань Фрадштадта, разбирая донесения полевых агентов из Таридии. Потому-то он одним из первых получил информацию о разделе войск противника на три армии. Первая встала в Корбинском крае, вторая прикрывала Ивангород от прямого удара из Улории, третья стояла неподалеку от Южноморска, ожидая нападения с юга. Это было логично и ожидаемо. Враг расставил на доске свои фигуры, а вот Корона могла свободно перемещать свои туда, где они окажутся нужнее. Стратегическая инициатива была в руках хозяев морей.
А потом пришли известия о том, что Бодров с младшим из сыновей царя Таридии отправился укреплять вход из моря в реку Нарис, и у Джона что-то щелкнуло в мозгах. То ли он стал мыслить одинаково с этим таридийским князьком, то ли просто хорошо изучил его повадки, но капитан был на сто процентов уверен, что Бодров оттуда напрямую отправится в Южноморск. И Бодров отправился.
Как раз к этому времени фрадштадтские суда всерьез взялись за контроль всякого судоходства в прибрежных водах Таридии, так что одинокий фрегат с такими важными персонами на борту казался легкой добычей для целой эскадры лучшего в мире морского флота.
Охота была организована безукоризненно. Как только фрегат покинул устье Нариса, ему отрезали путь назад и преградили дорогу в открытое море. Пристать к берегу он не мог – практически до самого Южноморска этому мешала бесконечная череда прибрежных скал и отмелей. Отправлять людей на шлюпках здесь не имело смысла – их бы перехватили на полпути. Оставалось только бежать к спасительной южноморской гавани, но фрадштадтские корабли имеют преимущество в скорости, следовательно, этот забег таридийцы никак не могли выиграть.
Но обреченный корабль до последнего пытался спастись бегством, постепенно забирая всё левее и левее. Благодаря этому он сумел подойти к самой линии прибрежных скал и уже там спустить на воду шлюпки. Была мысль срочно отправить в погоню за беглецами своих людей, но, во-первых, Джон видел, что Михаил Бодров остался на борту, а во-вторых, фрегат очень резво развернулся и навязал фрадштадтцам целое абордажное сражение.
А Князь Холод мало того, что сам принял участие в абордаже, так этот мерзавец еще и лично забросил гранату на капитанский мостик «Севера», едва не погубив Джона. Поэтому, завидев Бодрова в гуще сражения, капитан Олстон испытал непередаваемую смесь радости и бешенства. Он так желал лично одержать долгожданную победу над ненавистным противником, что, не раздумывая ни мгновения, бросился на него в атаку в полной уверенности, что уж в бою на шпагах он не может проиграть какому-то там таридийскому вельможе. Но и этим ожиданиям не суждено было оправдаться.
