Словно в ответ на его слова ворота перестали гудеть. Штурмовавшие их джипы отъехали в сторону.
— Ложись! — заорал Дым и подсечкой свалил Алексея на землю. Он выругался:
— О…л?!
Сажин упал сам, прикрывая голову руками, следом, как снопы, посыпались его бойцы. Взрыв потряс окрестности. Ворота рухнули, раздался победный рев нападавших.
— Отходим, — кашляя от дыма и едкого запаха пороха, скомандовал Сажин. — Все в дом! Ва-банк пошли, суки!
Со стороны леса, там, где прорвался первый отряд, сажинские бойцы тоже отступали к дому. Не бежали, а именно отступали, тактически грамотно, зигзагами, короткими перебежками, прикрывая друг друга. За ними оставались лежащие на земле люди, свои и чужие. Этот отряд прорывался к черному ходу, который был в правом крыле дома.
Отступление заняло с полчаса. Алексей был уверен, что в полицию уже позвонили. ЧП на «Риге»! Разборки бандитских группировок! Скоро здесь будет вся областная полиция и СОБР! Главное — продержаться и самим не наломать дров! Это ведь провокация.
— Задраить люки! — весело заорал Дым и первым навалился на дверь. — Строй баррикаду! Леха, прикрой из окна!
Алексей обернулся: сосредоточенный Гриша протягивал «калашников».
— Что, правила отменяются? — оскалился он. Бойцы их маленького отряда волокли к входной двери комод и стол со стульями из кухни.
— Пали в воздух! — скомандовал Сажин. — Если повезет, докажем в суде, что это была самооборона!
Алексей услышал, как ударом приклада разбили стекло. Один из сажинских бойцов открыл стрельбу по бегущим к дому людям из такого же «калаша».
— Жить надоело, суки! — заорал он, поливая по-зимнему мертвые газоны свинцом.
Нападавшие залегли.
«Эх!» — Алексей выдохнул, рывком открыл окно и, опустив дуло пониже, надавил на курок. Заградительный огонь вокруг парадного крыльца заметно остудил пыл нападавших.
Из правого крыла тоже послышалась стрельба.
— Гриша, сгоняй узнай, что там? — скомандовал Сажин.
— Есть! — обрадовался тот и унесся.
«Взрослый ребенок», — с грустью подумал Алексей, отойдя от окна и привалившись спиной к стене. Руки еще тряслись, ноги налились тяжестью, все тело била лихорадка, уши заложило пробками. Страшно ему не было, это чувство не успевало за остальными. За болью, ненавистью, а главное, за основным мужским инстинктом. Победить в бою, цена значения не имеет. Так же, как у женщины основной инстинкт — оставить потомство, у мужчины срабатывает рефлекс: надо защитить потомство. А значит, победить в бою, чтобы выжили свои, а чужие умерли. Где свои, а где чужие и каковы будут последствия этой победы, разберемся потом, когда стихнут выстрелы.
Вернулся Гриша. Пытаясь отдышаться от быстрого бега, сказал:
— Порядок, Дмит Саныч! Дверь забаррикадирована, подступы простреливаются. Залегли они, гады.
— Потери?
— Есть, — отвел глаза Гриша. — Наших трое. Авось продержатся до приезда «Скорой».
— Кто бы еще ее вызвал, — усмехнулся Сажин.
— Вызовут, — обернулся к нему Алексей.
— Ну как, пострелял? — оскалился Сажин.
— Давненько не брал я в руки шашек, — неловко пошутил и он. — Что ж, не зря в тир ходил.
— И что дальше? — спросил Леня.
— Сейчас отдохнут, осмотрятся и попрут, — нахмурился Сажин. — Возможно, захотят и входную дверь взорвать. Нельзя их подпускать.
— На поражение стрелять? — Дым качнул автоматом. Алексей и не заметил, когда сажинский зять вооружился. Впрочем, в горячке боя он многого не заметил. Подумал: «Потом разберемся».
— Ненормальные они, что ли? — слезливо спросил один из бойцов. — Обдолбанные, под пули переть?
— Возможно, и так, — пожал плечами Сажин.
— Так ведь сядем! Всем срок припаяют!
— А ты боишься? — прищурился Дмитрий Александрович.
— Я на это не подписывался! — сорвался парень.
Дым подошел к нему и молча дал в морду. Парень упал, закрыл руками голову и затих.
— Слабонервные могут сдаться, — хмуро сказал Сажин. — Или уйти наверх и отсидеться, потому что сдаться не получится. Те, кто там, — он кивнул на разбитое окно, — пленных не берут. В лучшем случае покалечат. Дубинками излупят по почкам. Желающие есть?
Бойцы также хмуро молчали, но больше никто не истерил.
— Если желающих нет и вопросов тоже нет, занимаем оборону, — скомандовал Сажин. — Думаю, они очухались. Сейчас попрут.
На улице и впрямь завыла сирена.
— Зачем они ее врубили? — удивленно переглянулись сажинские бойцы.
— На психику давят, — пояснил Алексей и, подойдя к окну, вновь высунул из него автомат.
Очередь вспорола забетонированную дорожку у дома, пули звонко отрикошетили в стоящие вдоль дорожки фонари, карнизы на окнах, припаркованную у дома сажинскую машину…
«Так и завалить кого-нибудь можно», — опомнился Алексей. Слева от крыльца началась возня. Похоже, входную дверь и в самом деле решили снести взрывчаткой. Но к двери им не подобраться. Алексей увидел, как один из нападавших выскочил было на крыльцо, но тут же упал и со стоном пополз по ступенькам вниз. На них остался кровавый след.
«Кто попал, я или из другого окна? — подумал он и снова надавил на курок. — А ведь они могут бросить гранату…»
— Ложись! — заорал вдруг Сажин. — Леша, назад!
Видимо, подумал он правильно. Раздался адский грохот, входная дверь рухнула, все закашлялись. Краем глаза Алексей увидел, как, держась за правый бок, упал Гриша.
— Уходим наверх! — крикнул Сажин и кинулся к своему водителю.
Гришу дружно подхватили и понесли к лестнице на второй этаж.
«Надо было в лифт…» — подумал Алексей, но тут же сообразил, что там можно застрять. Лестницу отдавать нельзя. Пятясь по ступенькам, они медленно отступали наверх. Но и нападавшие не спешили. Что-то там, снаружи, происходило.
«Еще бы часик продержаться», — подумал он. Но час боя — это вечность. Хочется лечь и обреченно закрыть глаза. И подождать, когда все закончится. Но впадать в оцепенение нельзя, и отдавать инициативу нельзя. Они ведь тоже не железные. Свалили дверь и отдыхают. Возможно, ширяются для «бодрости духа». Без допинга под огонь не попрешь.
Сажинский отряд вместе с раненым Гришей отошел на второй этаж. Дым скомандовал:
— Забаррикадировать лестницу! Лифты вырубить! Будем драться за каждый этаж! Передать по рации всем!
Правое крыло тоже отступило. Теперь можно было выиграть время, в доме преимущество у осажденных, даже если их намного меньше. Завалив лестницу мебелью, они сели передохнуть. Алексей привалился к стене и, закрыв глаза, мысленно стал считать до ста и дышать пореже, чтобы успокоить бьющийся, как раненая птица, застрявшая в силках, пульс. Ноги и руки гудели, голова будто была набита ватой. Он дотронулся до лица и почувствовал, как дрожит нижняя челюсть. По подбородку струйкой стекала слюна. Он нарочито громко выругался и рукавом олимпийки вытер мокрое от слюны и пота лицо.
