– Интересно, – кивнул Крячко. – Только непонятно, откуда у массового населения, преимущественно молодого и тяготеющего к субкультуре тату, такое тяготение к древнешумерской культуре.
– Нет, про древних шумеров мало кто помнит, – засмеялся Альберт. – Просто это распространенный символ, который встречается у всех народов мира. Это широко распространенный оберег. Уроборос как бы подчеркивает то, что человек верит в законы мировой справедливости и осознает цикличность всего сущего. Этот символ как бы стимулирует человека отдавать все в том же размере, в каком он получает от окружающего мира. Его защитная функция в том, что знак, символизируя справедливость, обеспечивает и справедливое воздаяние за поступки. Вроде как любое зло, направленное на его владельца, будет возвращено.
Глава 2
Ольга Максимовна наблюдала, как процедурная сестра снимала повязку. Потом она внимательно изучала шрам, прикасаясь холодными пальцами к коже. Гуров терпел, хотя ему очень хотелось съежиться и передернуть плечами. Редкость какая, думал он, у женщины просто обязаны руки быть теплыми, а у моего лечащего врача, как назло, ледышки.
– Ну каков ваш вердикт? – чуть дрожащим голосом спросил Лев.
– Все хорошо, Лев Иванович, – ответила врач. – Послезавтра снимем швы, и я разрешу вам вставать. Но только очень осторожно и без резких движений. Лучше все же соблюдать постельный режим подольше.
Медсестра обработала послеоперационный шов и заклеила его пластырем. У входа она посторонилась, заулыбалась и поздоровалась с появившимся в дверях Крячко.
– У тебя и тут уже связи налажены, – усмехнулся Лев. – Девочки с тобой вон раскланиваются. Когда ты все успеваешь?
– Работа такая, – засмеялся Стас. – Если что, обращайся, могу договориться, чтобы тебе поменьше уколов делали. Болит, небось?
– Иголки гнутся уже об меня, – мрачно пошутил Гуров. – Ну что, какие у тебя новости?
– Да как тебе сказать, – задумчиво ответил напарник, усаживаясь рядом с кроватью на стул. – Это и новостями назвать трудно. Скопировали татуировку с руки Бочкина, нашел я того тату-мастера, который ему колол этот рисунок прошлым летом.
– Ну-ка, ну-ка! И что мастер?
– Специфика, Лева! Не помнит он в лицо нашего Бочкина. Он только рисунок сразу вспомнил. Правда, у этого рисунка есть история. К нему в салон пришел молодой мужчина с этим изображением змея. И оставил его, когда мастер сделал ему татушку. Скорее всего, просто забыл. А мастер наколол рисунок и Бочкину. Больше никому, потому что рисунок у него испортился. Так что у нас с тобой двое ходят по городу с такой татушкой.
– Значит, установить второго пока не представляется возможным, – покачал головой Лев. – Ну что же, пусть пока так. Вот что, Стас, ты договорись со следователем, который это дело гражданки Захаровой ведет. Доставьте Бочкина в Москву, проведите опознание. Но сначала все же поговори с Захаровой. Только не вызывай к себе в кабинет, тут ситуация щекотливая. Ты ведь мужчина, прояви все свое недюжинное обаяние, войди к ней в доверие. Она должна все тебе в деталях рассказать, как у них что было.
– Эй, эй! – покачал головой Крячко. – Ты на что меня толкаешь? Чтобы женщина мне рассказала сама, в здравом уме и трезвой памяти, как она спала с молодым шалопаем?
– Станислав! – укоризненно поморщился Гуров.
– Шучу, шучу! – поспешно ответил Крячко. – Хорошо, я как раз сегодня собирался ей звонить. Есть у меня в арсенале один ход. Поговорю.
Прежде чем звонить Захаровой, Стас решил встретиться со следователем, которая вела ее дело. Капитан Ефимова была женщиной суровой, неулыбчивой. Она весьма успешно вела «мужские дела»: умела разговаривать и с ворами, и с аферистами все мастей, и с чиновниками любого ранга. Узнав, что Крячко хочет сам поговорить с потерпевшей, Ефимова удивленно посмотрела на полковника:
– Вы хотите провести доверительную беседу с потерпевшей на интимные темы?
– Ну, вы слишком конкретизируете, Екатерина Сергеевна, – засмеялся Стас. – Я просто хочу выяснить побольше деталей об их отношениях, чтобы понять, представить себе того молодого человека как можно яснее.
– Фоторобот у нас с ней не получился…
– Я не про фоторобот. Я его себе представить хочу как личность, как человека с поступками, с мыслями, взглядами, вкусами.
– Ну, вкусы у него не очень, раз он на Захарову позарился, – скривила губы следователь.
Крячко подумал, что некоторым неплохо было бы на себя посмотреть, но не грубить же женщине, которой бог не дал ни красоты, ни нежности взгляда, ни стройности фигуры.
– Я хотел с вами посоветоваться, Екатерина Сергеевна. Мне в любом случае придется строить разговор с Захаровой, но вы успели ее узнать. Скажите, что она за женщина?
– Дура она избалованная, – строго заявила следователь. – И извращенка! Мальчишка на четырнадцать лет ее младше, а она с ним в постель ложится. Мужиков ей взрослых, видите ли, мало.
– А может, у нее в душе что-то не так, раз она ищет молодых парней и не хочет пускать в свою жизнь взрослого сильного мужчину? Может, она так свои материнские инстинкты реализует? Несостоявшиеся. То есть за время допросов потерпевшей вы так и не поняли глубинных позывов ее души, толкнувших женщину в объятия молодого любовника?
– Извините, товарищ полковник, – тем же строгим тоном ответила следователь. – Если бы Захарова была преступником или подозреваемой, я бы разбиралась в мотивах и наклонностях, а так меня это мало интересует. И глубины души Захаровой никак не помогут мне найти афериста.
Ну, вот и все, с усмешкой подумал Крячко, идя к своей машине. Зажата рутиной, шаблонными подходами в расследовании. Не видит связи между потерпевшей и преступником. Даже если связь и была на уровне интимной. Ну, ничего. Будем разбираться. Значит, материнские инстинкты, говоришь? Будем исходить из двух возможных вариантов причин: душевная потребность обласкать, позаботиться о молодом парне или чисто физическая потребность в молодом теле. М-да, вот и построй тут разговор!
Приглашать для беседы Захарову в кабинет Стас и не собирался. Приходить к потерпевшей домой тоже неумно. Дома она психологически закроется, как шкатулка, как стальная дверь банка закроется, и не пробиться будет туда. Нужна обстановка душевная, ненавязчивая, чуть романтичная, способствующая задумчивому философствованию. И никаких крепких напитков. Нет, они будут пить нежный напиток, ласкающий слизистую оболочку рта и эстетически настроенную часть души. Это должен быть сидр!
Крячко знал один приличный бар на Таганке, где подавали настоящий французский сидр марки Kerisac. Это без преувеличения был напиток богов. Очень тонкий вкус, какая-то особенная изысканность вкусовых оттенков. Этот сидр был ничуть не хуже самых дорогих сортов шампанского. А так как он был сильно газированным, обильной закуски не предполагалось – лишь фрукты. Вот вам и приятная атмосфера, которая располагает к откровенности.
