– Небось с крепкими выражениями? А модераторы не забанили? – поинтересовался Лев, сохраняя серьезное выражение лица.
– Кто, кто? Мордераторы? Это те, у которых морда шире плеч? И о какой бане речь? – несколько растерялся Станислав.
Выслушав пояснение Гурова, он разочарованно протянул:
– У-у-у… А я-то думал! То есть этот хренов модератор может отправить мое мнение в корзину и заблокировать меня, чтобы я больше ничего не мог написать? И это называется свобода слова? Ха!
– Да, Стас, свобода слова – штука относительная… Но вернемся к нашим подозреваемым. Значит, некий новый персонаж, хотя мы о нем вообще еще ничего не знаем, вносит в эту ситуацию какие-то непредсказуемые обстоятельства. Я изначально чувствовал, что в этом деле слишком многое очень даже непросто. А после того как сегодня побывал на Грачихинском бульваре, понял окончательно: чтобы раскрыть кражу в Проклове, уже имеющегося нам недостаточно. Нужно что-то нешаблонное. И вот оно, кажется, появилось.
– Будем надеяться! Ну а что интересного услышал ты на Грачихинском? – поинтересовался Стас. – Какие-то проблески есть?
Но Гуров ответить ему не успел, поскольку в дверь раздался осторожный стук.
– Войдите! – пригласил Лев, и в кабинет заглянул помощник дежурного по главку капитан Блинников.
– Тут к вам гость – иностранец! – сообщил он. – Что, пусть войдет?
– Да, пусть, пусть! – озадаченно взглянув на Блинникова, откликнулся Крячко.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел, как сразу поняли оба приятеля, не кто иной, как… Джованни! Поздоровавшись на ломаном русском, итальянец заговорил на более-менее приличном английском:
– Синьоры офицеры, я хотел бы поговорить с вами вот о чем. Сегодня я прибыл на грачихинский вернисаж с целью осмотра экспозиции и приобретения полотен. И вдруг я там услышал от художников высказанные ими претензии. Ссылаясь на вас, они утверждали, что якобы я могу быть причастен к похищению лучшего полотна художника Лунного, поклонником творчества которого являюсь. В чем дело, синьоры?
– Синьор Джованни, – Гуров тоже заговорил на английском, – предположение о возможной причастности того или иного лица к какому-либо происшествию не есть уже предъявленное ему официальное обвинение. Да, мы расследуем исчезновение картины Лунного из музея краеведения города Проклова. И можем предполагать возможную причастность к этому происшествию самых разных людей. Разумеется, в первую очередь под подозрением оказываются те, кто в наибольшей степени может быть заинтересован в обладании полотнами Виталия Лунного. Я понятно изъясняюсь? – спросил он, скороговоркой переведя для Стаса на русский сказанное итальянцем и им самим.
– А давайте вы меня сейчас допросите? Хорошо? – пожав плечами, предложил Джованни. – Мы сейчас обговорим все нюансы происшедшего, с учетом всех «про» и «контра». И когда – я в этом твердо уверен! – вы убедитесь в моей полной невиновности, я смогу находиться в России, уже не думая о том, что мне вдруг может быть предъявлено обвинение в каких-то противозаконных действиях.
Переглянувшись со Стасом, Лев утвердительно кивнул и, переставив свободный стул из угла кабинета к своему столу, движением руки пригласил Джованни присаживаться. Сев на свое место, он достал из ящика стола бланк протокола и, вооружившись авторучкой, задал дежурные вопросы. Затем последовали вопросы, касающиеся алиби итальянца. Крячко тем временем «раскочегарив» электрочайник, налил по стакану крепко заваренного чая Гурову и Джованни, впрочем, не забыв и о себе. Когда на столе появилась коробка конфет, глаза итальянца увеличились раза в полтора («Mamma Mia! Ни фига себе допрос – с чаем и конфетами!»).
Судя по всему, гость с Апеннин человеком был предусмотрительным и даже педантичным: отвечая на вопросы Гурова, он доставал из барсетки билеты, чеки гостиниц и автозаправок… Гуров все это фиксировал в протоколе, заполняя его одновременно по-русски и по-английски. Доказав свое железное алиби, синьор Джованни торжествующе улыбнулся. Он подписал протокол (предварительно все дотошно перечитав), поблагодарил за чай и откланялся.
После отбытия итальянца приятели продолжили разговор, прерванный его появлением. Лев вкратце рассказал о своей сегодняшней встрече с художниками. Стас сразу же обратил внимание на слова Линкса о возможной причастности японского ценителя живописи к тому, что произошло с Лунным. Но Гуров, усмехнувшись, указал на дверь кабинета, за которой совсем недавно скрылся Джованни.
– Вот! Только что ты мог убедиться лично, что эта версия из «ходульных». Ткни пальцем, и она развалится. Но я еще не закончил. Есть еще один интересный типаж…
Он рассказал про психопата, пытавшегося на вернисаже уничтожить картину Лунного. Рассказал и о своих сегодняшних звонках психиатрам по поводу того странного типа.
– То есть у тебя имеется еще один подозреваемый? – прищурился Станислав.
– Формально подозреваемый, – внес уточнение Лев, направляясь к чайнику со своим бокалом. – Понимаешь, персонально это может быть необязательно тот самый, а совсем другой человек. Но с таким же психическим отклонением, которое именуется пигмалионизмом.
– А-а-а, слышал, слышал! – закивал Крячко. – Это когда мужик в парке игнорирует домогающуюся его даму, но при этом пытается совратить гипсовую «девушку с веслом»? Ну а при чем тут картины?
– При том, – отпивая чай, сделал многозначительную паузу Лев, – что у пигмалионистов есть свои, скажем так, разновидности. Кто-то тащится от «девушки с веслом», кто-то от Медного всадника, а кто-то и от пейзажа или натюрморта.
– Допустим… – ухмыльнулся Стас. – Но, надо понимать, пигмалионист, обожающий какую-то вещь, вряд ли захочет ее разбить или, например, изрезать ножом, если это картина?
– Знаешь, я не психиатр, и душа пигмалиониста для меня потемки вдвойне, но… Как говорят в народе? От любви до ненависти – один шаг. Подозреваю, что тот чудила из Литвы, который в восемьдесят пятом в Третьяковке облил серной кислотой картину Рембрандта, был к ней очень неравнодушен. И напал на нее не из-за каких-то, как он говорил, политических убеждений, а из-за все того же: так не доставайся же ты никому!
– Ну да, это было, было! – Крячко почесал кончик носа. – Помню тот случай. Про это же и писали очень много, и по телику показывали… Картина, по-моему, называется «Даная»? О! Разбираюсь в искусстве! А тот же придурок вроде бы ее еще и ножом порезал? Во козел!.. Между прочим, что мне запомнилось о том полоумном: он никогда не был женат, у него в жизни не было ни одной женщины. Уловил, Лева? Те, что чураются женщин, склонны к очень нехорошим делам. Кстати, Лева, а эта «Даная» не из таких, как «Джоконда»? Она не вампирничает по части высасывания жизненных сил? Ты не в курсе? – неожиданно поинтересовался он.
– Сейчас глянем… – Со сдержанной улыбкой Лев постучал пальцами по клавиатуре и щелкнул «мышкой». – Вот, материалы по «Данае»… Нет, Стас, скорее она сама неудачница, раз с ней такое произошло. А ты, я гляжу, все о том же – «те, что чураются женщин, склонны к очень нехорошим делам»… Голодной куме – одно на уме! Но давай вернемся, как говорится, к нашим баранам, то есть к гражданам, которые нас интересуют в контексте кражи картины. Думаю, надо будет раздать портрет этого чудилы, который «засветился» на Грачихинском бульваре, участковым тамошнего округа. Вдруг кому-то он знаком?
