– И ты считаешь, картина могла попасть в руки такого варвара? – нахмурился Петр.
– Надеюсь, что не попала… – с озабоченностью на лице ответил Гуров. – Этот психиатр рассказал про одного западноевропейского богача. Тот всю жизнь скупал все самое редкое и ценное – картины, ювелирные украшения, статуэтки, старые книги. Для окружающих он был обычным нуворишем, который вкладывает деньги в ценности такого рода. И лишь когда этот полоумный умер, оказалось, что все скупленное им было уничтожено. Для чего? По словам его слуги, старик получал удовольствие от того, что он как бы казнил раритеты. Он выкалывал глаза изображенным на портретах, он писал на картинах всякую похабщину… Пардон за подробность, справлял на ценные вещи свои естественные надобности, а потом их сжигал. Или разбивал молотком. Последнее, что он уничтожил, была одна из скрипок Страдивари.
– А что же его наследники? – обалдело глядя на Льва, выдохнул Крячко.
– Он был пожизненно одинок. У него никогда не было женщины, не было семьи и детей. Он жил по принципу: после меня – хоть потоп. Когда у него кончились деньги на счетах, он заложил свое предприятие, потом набрал огромных кредитов и все, все, все деньги пустил на одно – скупал и уничтожал раритеты. Когда он умер, банкиры рвали на себе волосы – как теперь вернуть уничтоженные им миллионы евро? Все-то думали, что у него дома второй Лувр, а на деле оказались пустые, закопченные стены виллы и кучи мусора по всем углам. А ведь такой дегенерат может оказаться и у нас…
– Башку бы ему оторвать, такому уроду! – тягостно вздохнув, проворчал Орлов. – Мужики! Давайте, поднажмите! Эту картину надо найти во что бы то ни стало. Если она будет уничтожена и это попадет в СМИ… О-о-о… Нас таким дегтем обольют – мало никому не покажется. Что у вас на сегодня?
– По тому округу, к которому относится Грачихинский бульвар, всем участковым, гаишникам и операм надо раздать портрет того припадочного, который три года назад пытался порезать картины Лунного, – начал загибать пальцы Гуров. – Завтра едем искать очевидца, который на кладбище у могилы Виталия видел еще одного полоумного, изображавшего из себя шамана. Еще раз прочешем Проклово. Кстати, Стас, а Ворчуновой ты показывал портреты подозреваемых?
– Да, показывал. Она никого не опознала…
– А вахтерам, уборщицам музея? – выжидающе взглянул на приятеля Лев.
– Н-нет, этим не показывал… – конфузливо засопел носом Станислав. – А ты считаешь, надо было… Вообще-то да! Блин! Ты прав – надо было и им показать! Тьфу ты, черт! Все верно! Директор кого-то видит, кого-то – нет, а вахтеры видят всякого и каждого…
– А эти воровские лазы они там хоть как-то заделали? Или «метро» в подвал музея так и осталось? – спросил Орлов, глядя на Стаса и постукивая по столу кончиком авторучки.
– По-моему, нет… – Поморщившись, тот потер пальцами подбородок, покрывшийся за день подросшей щетиной.
– Черт подери! Типично провинциальный бардак! – Лев достал свой телефон. – Если там все настежь, то тогда и все остальное у них растащат!
Он набрал номер телефона директора прокловского музея. После второго или третьего звонка в трубке послышался знакомый голос:
– Алло, кто это?
– Анна Романовна, это Гуров, опер из главка. Добрый день. Или, вернее, уже вечер. Да вот, хотим узнать, что сделано, чтобы закрыть дорогу ворам внутрь здания музея?
– Лев Иванович, – поминутно вздыхая, заговорила Ворчунова, – мы, что могли, то сделали сами. Мы с уборщицами забили дыры в полу досками. Ту яму, что в кустах, засыпали мусором. Правда, не доверху. Ну, много ли можно сделать в три бабские силы? В подвале лаз тоже, как смогли, закидали землей. Вот и все. Понятное дело, если кто захочет, так за полчаса все там раскопает. А что еще можем сделать? Администрация обещала помочь «когда-нибудь», а у нас самих деньги откуда?
Предупредив свою собеседницу, чтобы завтра она оказалась на месте, Лев нажал на кнопку отбоя и стукнул кулаком по коленке:
– Надо малость поднапрячь тамошний райотдел, чтобы у музея хотя бы время от времени кто-то появлялся. Типично расейское разгильдяйство. Кто-то дурака валяет, а у нас потом работы прибавляется!
– Дай-ка номер тамошнего ОВД! – Петр снял трубку телефона и, под диктовку Льва, пробежался пальцами по клавиатуре одного из городских телефонов. – Алло! Это Прокловское ОВД? Подполковник Цепилов? Добрый день, главк угрозыска, генерал-лейтенант Орлов…
Железным, непререкаемым тоном Петр приказал взять под наблюдение музей краеведения. Чтобы не только «овошники» держали его под своим контролем, но время от времени наведывались туда и патрульные группы. Кончив говорить, он созвонился с информотделом и приказал информационщикам разослать портрет психа-вандала по всем столичным и подмосковным ОВД.
– Думаю, по одному лишь округу, куда входит Грачихинский бульвар, маловатым будет охват, – пояснил он приятелям. – Но, други мои, сконцентрировавшись на психах, не надо забывать и про банальный криминал. Мало ли? Вдруг психи тут ни при чем, а полотно украли обычные ворюги?
– Не забываем, не забываем… – коротко кивнул Гуров. – Я уже задействовал Амбара. Думаю, завтра какой-то результат будет.
Впрочем, некоторые результаты последовали всего полчаса спустя. Когда Лев, поработав у информационщиков с их базами данных всевозможных криминальных субъектов с психическими отклонениями, собирался домой, зазвонил его телефон. Это был доктор Никифоров из Института Сербского. Он нашел информацию трехлетней давности о пациенте, которого наряд полиции доставил в их клинику с Грачихинского бульвара. Звали этого человека, у которого произошло обострение маниакально-депрессивного психоза, Жерар Снякунтиков.
– Проживал он в Трехпольном переулке, дом пять, квартира шестнадцать. Где он может быть сейчас – не могу сказать. В нашей клинике на лечении он пробыл месяца три, а когда его состояние стабилизировалось, был выписан. Разумеется, его следовало бы держать в поле зрения специалистов, но вы же сами знаете, что сейчас это не приветствуется как пережиток времен «карательной психиатрии». Теперь даже самые опасные очень часто совершенно бесконтрольны. Это все, что могу вам сказать… – с сожалением пояснил врач.
Впрочем, и этой информации было вполне достаточно для того, чтобы начать поиски Снякунтикова. Гуров сообщил его домашний адрес информационщикам, и… «машина» розыска закрутилась. Майор Жаворонков тут же связался с ОВД, в епархию которого входил Трехпольный переулок, и уже через полчаса ему сообщили, что такой человек, как Жерар Снякунтиков, восемьдесят шестого года рождения, по названному адресу не проживает с прошлого года. В базе данных граждан, зарегистрированных по Москве и Московской области, он нигде не значился вообще. Сообщив об этом Гурову, Жаворонков предположил:
– Лев Иванович, не исключено, квартиру он потерял и сейчас где-нибудь бомжует. Поэтому его и нет нигде…
– Да, похоже на то… – согласился Лев и решил немедленно съездить в Трехпольный переулок, чтобы там лично собрать всю возможную информацию.
