– Стоять, ни с места! Руки за голову!
Человек, который, как им показалось, душил лежащего на нарах, испуганно вскрикнув, метнулся в угол и, вскинув руки над головой, зачастил:
– Не стреляйте! Я хотел ему помочь! Ему плохо! Надо вызвать «Скорую»!
Судя по тому, что бородач продолжал биться в конвульсиях, у него и в самом деле было что-то наподобие эпилептического припадка.
– Лева, я его вынесу, а ты проверь помещение – где тут может быть картина? – скороговоркой выпалил Стас, сгребая хозяина землянки в охапку. – Ты тоже давай выходи! – приказал он второму, все еще сидящему на полу с поднятыми руками, и тот, усердно закивав, пошел следом.
Гуров быстро осмотрел помещение. Его глаза уже привыкли к полумраку, и он мог более детально рассмотреть антураж землянки. Ее стены были облицованы обтесанным кругляком, пол и потолок сработаны из вручную обтесанных плах. Из длинных плах были сколочены и нары, на которых, как видно, спал хозяин землянки. Напротив нар из дикого камня была сложена бесформенная печь. Судя по качеству плотницкой и печной работы, обитатель землянки плотником и печником был аховым.
В землянке, кроме стола, имелись две столь же грубо сколоченные лавки. На столе и прибитой над ним полке виднелась посуда – пара кастрюль, несколько эмалированных и алюминиевых мисок, ложки и кружки. На одной из лавок стояла бадья с водой и плавающим в ней деревянным ковшиком. Заметив на стене занавеску из белой ткани, Лев ее отодвинул и увидел… «Портрет Вечности»! Эту картину он до этого не видел ни разу, но, судя по описаниям, это была именно она. Он бережно снял пришпиленное прямо к стене полотно и вышел с ним наружу.
Лишь взглянув на старика, который уже несколько пришел в себя, даже пытался подняться на ноги, Гуров убедился окончательно – это он и есть, тот самый «шаман», которого видел на савиновском кладбище Дмитрий Еремехин. Тот самый «гуру» Тумирей. К удивлению Льва, чего-то такого демонического в облике старика не было и близко. Но он удивился еще больше, взглянув на второго обитателя землянки. Это был не кто иной, как… Жерар Снякунтиков, психопат, мечтавший уничтожить полотно, написанное Лунным. Для Гурова это было полной неожиданностью.
– А ты как тут оказался? – спросил он, глядя на Жерара.
Смеясь, Стас ответил за Снякунтикова:
– Говорит, что выследил Тумирея, приехал следом за ним в Ромашино и так же потихоньку пришел сюда.
– Чтобы уничтожить картину? – Гуров хмуро посмотрел на съежившегося «герострата».
– А… Вы… Что… Меня знаете? – растерянно пролепетал тот.
– Конечно, знаю. Звать – Жерар Снякунтиков, хронический бездельник и выпивоха, проживающий на улице Афонинской, с гражданкой… Как ее? – спросил он у Стаса.
– Елизавета Чумильцева, – подсказал Крячко.
– Я… Меня за это посадят? – обреченно спросил Снякунтиков.
– Это большое твое везение, что ты не успел порезать или сжечь картину. Кстати, а почему ты этого не сделал за то время, пока находишься здесь? Ты же тут, я так понимаю, как минимум третий день? Что, все же жалко стало уничтожать такой шедевр? – не удержавшись, усмехнулся Лев.
– Да, жалко, – прерывисто вздохнул Снякунтиков. – Это действительно величайший шедевр. Но именно поэтому я и должен был ее уничтожить. В этом и заключается моя высшая миссия.
– Какая высшая миссия? Что ты там плетешь? – пренебрежительно фыркнул Крячко. Он уже успел сбегать в землянку и протянул Тумирею ковш с водой, который принес оттуда.
– Да, я как Шива, индуистский бог-разрушитель, призван уничтожить Вечность! – заговорил Жерар напыщенно и высокопарно. – Это не просто картина, это объект Вселенной, имеющий прямую космическую связь с вечностью нашего бытия. Она – как критическая точка на закаленном стекле. Ее уничтожение превратит ткань Времени в эфирные осколки, и время остановится! Этот мир опять сожмется в точку, чтобы однажды снова произошел Большой взрыв, из пламени которого выйдет нечто куда более совершенное…
– Это понятно. Но я повторю свой вопрос: что же за эти дни ты ее не уничтожил? Не было подходящего момента?
– Я должен был сделать это завтра, в час новолуния. – Снякунтиков, раскинув руки, поднял голову к небу. – Надо было поджечь вон ту воронку времени из дубовых стволов и в разгоревшееся пламя бросить «Портрет Вечности». О, это был бы необычный момент, понятный только избранным, равным богам!!!
– Лечиться тебе давно пора – совсем «чердак» продырявился, – покрутил пальцем у виска Стас. – Надо же, какая мания величия! С богами он себя равняет… Палата номер шесть по тебе плачет! Лев Иванович, я гляжу, картина у тебя? Дай хоть глянуть…
Развернув полотно, он некоторое время его разглядывал, после чего, качая головой, изобразил на лице значительную мину.
– Феноменально! Это и в самом деле супершедевр! Подержи развернутым – я сделаю снимок.
Когда он своим телефоном запечатлел «Портрет Вечности», откуда-то с края поляны, где была тропинка, раздался знакомый голос:
– Не смейте кощунствовать! Что вы задумали?
Гуров оглянулся и увидел троих запыхавшихся мужчин, в числе которых был и участковый Юртаев. Протестующе вскинув руку, Константин продолжил:
– Вы хотите отобрать Сошедшую с Небес?! Вы хотите посадить в тюрьму нашего Учителя?! Не смейте! Иначе сейчас нам придется в знак протеста умереть на ваших глазах!
– Костя, ты чего ерунду городишь? С какого бодуна умирать надумал? – мгновенно отреагировал на его слова Крячко.
– Я не шучу! – обнажив левое предплечье и правой рукой достав из кармана нож, объявил Юртаев. – Сейчас я себе перережу вены и артерии! И мои друзья сделают то же самое!
Оба спутника Константина тут же заголили себе левую руку и тоже достали острые ножи. Обернувшись к Тумирею, Гуров жестко потребовал:
– Скажите этим полоумным, чтобы немедленно прекратили эту свою дурацкую затею!
Поднявшись на ноги, тот неуверенной рукой помахал Косте и его спутникам:
– Дети мои, я прошу вас не приводить свой замысел в исполнение! Мне тюрьма не грозит. Все будет хорошо!
– Учитель! – заколебался Константин. – Но они зачем-то посмели взять Сошедшую с Небес! Разве это не кощунство?
– Ну, проповедник, твою дивизию! Ну, наколбасил! – вполголоса бросил с упреком Крячко. – Теперь выкручивайся сам как знаешь. Но если они сейчас с собой покончат, попробуй угадать: кто именно за это пойдет под суд?
Напоминание о судебной ответственности на Тумирея подействовало, как весьма сильный допинг. Вскинув руки к небу, он громко заговорил:
– Дети мои! Стоит ли вам напоминать, что Сошедшая с Небес сама способна решить, кто к ней смеет прикоснуться, а кто не смеет? Мне ли, слабому человеку, чья жизнь – меньше чем мгновение в сравнении с вечностью, противиться ее воле? Отриньте саму мысль о том, что вы намереваетесь расстаться с жизнью, – она греховна! Жизнь нам подарена вечностью, и именно ей решать, когда и кто из нас должен уйти. Бросьте эти предметы, несущие смерть – они чужды вечности, – и успокойтесь!
