Юртаев и его приятели после секундной заминки побросали ножи. Немного поколебавшись, Константин спросил:
– А мы сейчас можем взглянуть на Сошедшую с Небес?
– Ну а чего же нельзя? Смотрите! – Лев снова развернул полотно.
Трио неофитов Тумирея чуть ли не на цыпочках приблизилось к Гурову, неотрывно глядя на картину. Когда они подошли достаточно близко, на лице Юртаева внезапно появилась мученическая гримаса, и он, схватившись за голову, простонал:
– О-о-о-й! Башка разламывается! Бли-и-и-н! Это я что же, сейчас собирался себе вены порезать? Ничего себе! Вот это прикол… Похоже, мне надо к психиатру. Лев Иванович, Станислав Васильевич! Вы меня извините за тогдашнюю выходку. Ну, когда я убежал. Ешкин кот! Сам не знаю, что на меня нашло?! Вообще, надо сказать, это не учитель Тумирей, это сам здешний лес мутит сознание. Тут у многих, кто только сюда пришел, с головой начинает твориться непонятно что…
Судя по всему, у его спутников тоже в сознании произошли перемены в сторону нормализации. У одного из них в кармане неожиданно запиликал телефон. Достав его, парень конфузливо объявил всем присутствующим:
– Жена звонит… Эх, мне сейчас и перепадет! Люсенька, солнышко, со мной все в порядке, скоро буду дома… Нет, нет, уже бегу! Все! Целую! Извините, если ко мне вопросов не будет, то я – побежал! Можно? – вопросительно взглянул он на Гурова и Крячко.
– Наверное, пойду и я… – просительно произнес второй.
– Бегите, бегите! – доставая из кармана свой телефон, небрежно махнул рукой Стас. – А вас, Константин, я попрошу остаться! О! Смотри-ка! И мой телефон вдруг заработал! Отлично! – воскликнул он и, набрав номер главка, поднес телефон к уху.
– Петру звонишь? – спросил Гуров.
– Ага! – ухарски подмигнул Крячко. – Привет! Что-что? Плохо слышно! Где мы были? Где… Да мы пока что все там же и находимся – в лесу, у села Ромашино… Да, и мы с тобой тоже не могли созвониться, потому что разом отключились наши телефоны. «Почему-почему»… Местность здесь такая аномальная, что и телефоны не работают, и у людей в мозгах шарики за ролики заходят. Отсюда надо срочно выбираться, пока у нас самих «крыша» не съехала. Да, картину нашли, она в целости и сохранности. Передам… Пока! Лева, Петро нам объявляет благодарность. Ну что, за дело? Продолжаем расследование? Гражданин Тумирей, как вас там по-настоящему?
– Тесакин Евгений Викторович… – нехотя выдавил тот.
– Паспорт есть? – строго поинтересовался Гуров.
– Да, он в землянке, сейчас принесу…
Заглянув в паспорт, опера обнаружили, что Тумирей, то есть Тесакин Евгений Викторович, шестидесяти двух лет, прописан в местном райцентре Щеколдинке. Кроме того, выяснилось, что в семейном плане он одинок. Причем, как пояснил сам Тумирей-Тесакин, женат никогда не был.
– Что, вольная жизнь, свободная любовь? – с иронично-игривыми нотками поинтересовался Крячко.
– Что вы, что вы! – протестующе замахал руками Тумирей. – Блуд – страшный грех, и его я избегаю!
Обернувшись в сторону Льва, Станислав многозначительно ухмыльнулся:
– Я всегда был уверен в том, что чуждающиеся женщин склонны ко всяким извращениям – и сексуальным, и социальным, и религиозным!
– Угу… – сдержанно кивнул Гуров и добавил: – А я всегда был уверен в том – повторяю это сто первый раз, – что голодной куме – одно на уме. Скажите, Евгений Викторович, вы кто по своей основной спецальности?
– Я? – Тумирей конфузливо вздохнул. – Я – военный, майор в отставке. Прошел Афганистан. В девяностые годы стал строителем…
– А в чем же причина пожизненного одиночества? – спросил Крячко – как видно, это его очень заинтересовало.
Тесакин понурился и, стиснув руки, ответил:
– Это глубоко личное… Когда меня послали в Афганистан, девушка, с которой я встречался, почти сразу же после этого вышла замуж. Это меня настолько шокировало, что я дал зарок ни на ком и никогда не жениться. Наверное, это была моя маленькая месть всем женщинам.
– …Которую никто из них не заметил и не ощутил! – как бы продолжая его тираду, констатировал Стас.
– Слушай, ну, хватит уже об этом! – поморщился Лев. – Евгений Викторович, мы сейчас, наверное, пойдем в сторону Ромашина, пока еще светло, ну а вас, по ходу дела, я просил бы рассказать о том, как и зачем вы решили похитить картину из музея. Да и вообще, расскажите, когда и почему вы решили образовать эту вашу… ну, скажем так, религиозную общину? Идемте!
Снова вздохнув, Тесакин, которого Юртаев взял под руку, вперевалочку зашагал вместе с ними. Ковыляя, он на ходу начал рассказывать о том, как стал «учителем Тумиреем»…
На следующий день утром, направляясь на работу, Гуров пребывал в расчудесном настроении. Да и как могло быть иначе? Расследование о хищении картины из прокловского краеведческого музея успешно завершено. Картина найдена, подозреваемый задержан. Ну, как задержан? Посоветовавшись, опера решили отвезти его в психиатрическую клинику. С учетом того, что психика Тумирея явно была нарушена, отправлять его в СИЗО было бы неправильным. Ну а Жерара Снякунтикова, тоже посоветовавшись, решили просто отпустить на все четыре стороны. К делу о хищении никакого отношения он не имел. «Пунктик» в его голове, конечно, имелся (а как еще можно было бы назвать его маниакальную мечту уничтожить лучшее творение художника Лунного?), но и явной общественной опасности он не представлял. Когда Жерар узнал, что в СИЗО его повезут, если он и понадобится, всего лишь как свидетеля, он отчего-то несколько даже огорчился.
– Господа офицеры, я что же, выходит, такой никудышник, что даже в какие-нибудь разбойники не гожусь? Ну, до-о-о-жил!
За время полуторачасового перехода с поляны «скита» до села Ромашово операм многое удалось узнать как о Тумирее, так и о Жераре. Эти двое в дороге, словно начав состязаться, кто больше чего-то невероятного расскажет о себе самом, поведали много чего интересного. Впрочем, откровения Снякунтикова, хоть и довольно занимательные, интересовали оперов постольку-поскольку. А вот то, о чем поведал Тесакин, разумеется, для них оказалось самым значимым.
По его словам, лет двадцать назад о каком-либо мессианстве он и не задумывался. Году в девяносто четвертом, когда началась очередная волна сокращений командного офицерского состава, он, несмотря на все свои былые заслуги (за пять лет службы в Афгане получил две «Красных Звезды», с дюжину медалей), оказался «за бортом». Впрочем, поскольку он был одинок, то особой драмы по этому поводу не делал. Вернулся в свою родную Щеколдинку, где проживала его мать. Отца к той поре уже не было – умер от онкологии, «заработанной» на предприятии химического профиля.
Поскольку с работой в Щеколдинке было туговато, Тесакин устроился в Москве на стройку. Проработав более двадцати лет, особых капиталов не накопил. Помогал деньгами матери, которой требовались дефицитные лекарства. Если появлялся какой-то избыток финансов, то брал отпуск и отправлялся путешествовать по России. За время путешествий побывал на Кавказе, где спускался в загадочные пещеры в Приэльбрусье, в Крыму, тогда еще входившим в состав «нэзалэжной», на Кольском полуострове, на Алтае, на Байкале, как-то даже добрался до Камчатки, где лично увидел извержение тамошних вулканов и фонтаны кипятка в Долине гейзеров.
