Пришлось еще минуты три объяснять Арсенову, что все хорошо, учитель Тумирей, пройдя курсы повышения квалификации гуру на базе одного из тибетских монастырей, обязательно сюда вернется. Рубен, подбежав к приоткрытому окну задней дверцы, заглянул внутрь салона и уточнил, встревоженно взирая на Евгения-Тумирея:
– Учитель, это правда? Ты вернешься?
– Да, сын мой Рубен, я обязательно вернусь! – пообещал Тесакин. – Передай всем моим ученикам, что я помню о них, люблю их и обязательно к вам вернусь. Иди с миром к своей семье и не забывай, что миром правит доброта!
Вырулив на дорогу, Гуров через салонное зеркало заднего вида взглянул на машущего рукой Арсенова и, краем глаза взглянув на Евгения-Тумирея, обратил внимание на его мокрые глаза. Это Льва удивило чрезвычайно.
«Надо же! – мысленно отметил он. – А мне-то казалось, что он не более чем лицедействует… Смотри-ка! И в самом деле переживает за своих приверженцев…»
Поместив Тесакина в Кащенко, операм пришлось завезти и Жерара на Афонинскую. Выгрузившись из машины на ночную безлюдную улицу, он угрюмо буркнул «Мерси!» и побрел к дому. Высунувшись из своего окна, Стас его окликнул:
– Снякунтиков! Я не знаю, какой там у тебя был Черный хозяин, но у нас всех есть хозяин посерьезнее – это Гражданский и особенно Уголовный кодекс. Не ссорься с ними, иначе – сам понимаешь…
– По-о-нял… – мотнув головой, продолжил тот свой путь.
– Ну а тебя куда везти, друже Стас? – поинтересовался Гуров с нотками дружеской иронии. – Домой или…
– «Или»! – щипнув себя за ухо, лаконично обронил Крячко и добавил: – До «или» втрое ближе, чем до моего дома. Да и от «или» до нашей «конторы» минут десять езды. Ты же, надо думать, картину завезешь туда, а уже потом к себе поедешь?..
Да, вчера помотаться пришлось – о-го-го! Зато теперь картина в сейфе у дежурного по главку, дело – в шляпе, а вот выходные и рыбалка – пока лишь в проекте. Когда Лев открыл свой служебный кабинет, со стороны входа раздались чьи-то знакомые шаги. Позевывая и потягиваясь, в его сторону шагал невыспавшийся, но зато супердовольный Станислав.
– Л-лева, прив-вет!
– А ты что так рано? – Толкнув дверь, Гуров вошел в кабинет.
– Рано… Самое время! Ты помнишь, что сегодня мы имеем полное право на законный выходной? – многозначительно ухмыльнулся Стас. – Ща бумажные дела быстренько кончаем, и – фюить! – на Мраморные озера. Мы там нынешней весной еще ни разу не были. Пора открывать сезон. Так что звони Петрухе – пусть принимает работу, а я Саньку Вольнову звякну. Если свободен – пусть присоединяется. Тем более что он тоже не хило нам помог – вон, какой пас насчет Ромашина сделал!
Рассмеявшись – о, как мужика разобрало насчет рыбалки! – Лев поднял трубку телефона внутренней связи. Орлов к этому часу был уже на месте.
– Да, Лева, слушаю! – сразу же откликнулся он. – Есть что-то новое?
– Новее не бывает! – многообещающе объявил Гуров. – Мы тут со Стасом надумали зайти к тебе в гости. К тому же с подарком!
– Да-а-а? – озадаченно протянул тот. – Ну, подаркам кто ж не рад? Давайте, жду!
– Чего он там? – положив свой телефон на стол, вопросительно мотнул головой Крячко.
– Ждет! Сейчас заберу из сейфа картину, и идем к нему. Что там наш Саша? Дозвонился до него?
– Дозвонился. Говорит, что через пару часов будет свободен.
– Ну, и мы не раньше с бумагами покончим, – рассудил Лев, направляясь к дежурному.
Хохмы ради, они вошли в кабинет Орлова, громко топая, почти строевым шагом. Тот поспешно вышел из-за стола им навстречу. Увидев в руках Гурова что-то белое, свернутое трубкой, генерал с надеждой в голосе спросил:
– Это она? Картина?
– Она! – горделиво объявил Стас, и приятели развернули перед Петром полотно.
Он некоторое время рассматривал картину, после чего широко улыбнулся:
– Молодцы! Одно слово – мо-лод-цы! Так, значит, это и есть «Портрет Вечности»? Да, необычная картина… Взгляд – просто пронизывающий! Мне сегодня с самого раннего утра уже стали названивать. Вроде того, когда ваши опера шевелиться начнут? Кстати, а похититель задержан?
Известие о том, что виновник кражи не только задержан, но и помещен в Клинику Кащенко, его очень озадачило.
– А вы уверены, что он должен быть в Кащенко, а не в Лефортове? – потерев лоб, поинтересовался Орлов.
Приятелям пришлось детально растолковывать, что, во-первых, у Тесакина с головой и в самом деле не все в порядке, а во-вторых, его формально преступный поступок стал спасением для картины, поскольку не исключалась вероятность поджога прокловского музея Снякунтиковым.
– А вот про этого типа – поподробнее! – Петр постучал пальцем по столу. – Что за фрукт?
Рассказ оперов об этой странной личности с явными психическими отклонениями он выслушал, подперев голову рукой.
– Когда мы возвращались с поляны в Ромашино, Жерар про себя тоже много чего рассказывал. – Положив ногу на ногу, Гуров откинулся к спинке стула. – Так вот, по его словам, он одно время – что-то около года – состоял в секте сатанистов. Они где-то в Подмосковье на болотах проводили свои «мессы», и он, если ему верить, там был не на последних ролях, состоял каким-то там младшим магистром. Но его из сатанистов исключили.
– Неужели?! – Орлов даже подался вперед. – Он что, надумал сходить в церковь и кому-то из святых поставить свечку?
– Да нет, там и без церкви обошлось. Там… – Крячко брезгливо поморщился. – В их секте бытовал такой «обряд», который они называли «алябанд», то есть «а-ля Бандера». Ну, этот же «гуманист» в молодости развлекался тем, что на спор душил кошек. Вот и они придумали что-то наподобие – наловили бездомных кошек, чтобы каждый сатанист отрезал бедолаге голову, нацедил в стакан ее крови и при всех выпил. Ну и вот, этот Жерар, которого назначили первым, доставая кошку из клетки, то ли случайно, как уверяет он сам, то ли, скорее всего, преднамеренно, споткнулся и упал. И так «удачно», что сломал дверку, и все кошки тут же – врассыпную. Сатанисты от злости так осатанели, что чуть было его самого не принесли в жертву. Пришлось драпать, еле смылся…
– Я тоже думаю, что сделал он это преднамеренно. Хоть он и понтует, корча из себя конченого отморозка, но, мне думается, ему просто стало жалко этих бедных котов… – рассудил Станислав.
– Ну, уроды, эти сатанисты! Как они могут все это вытворять?! – На лице Орлова появилась гримаса отвращения. – Кстати, Снякунтикова вы, я так понял, отпустили?
– А что мы ему можем инкриминировать? – развел руками Лев. – Намерения к делу не пришьешь. И к психиатрам не сбагрить – явных психических отклонений у него нет. Собственно говоря, мы и Тумирея-то, по сути, определили в Кащенко с его личного согласия.
– Ну, вот он, этот Тумирей, что он собой представляет как человек? Какой-то хитрый пройдоха, который пудрит людям мозги? Или полоумный, который сам верит в то, что втюхивает другим? – вопросительно взглянул на оперов генерал.
