Начались дожди и для нас наступили плохие времена: несмотря на это, уланы прятались в сараях, которые были чище изб.
Дня через два или три мы двинулись к Ковелю. Однако в город мы не вошли, а свернули на Холмское шоссе и остановились в небольшой деревушке, находившейся около него. Здесь мы должны были пробыть довольно продолжительное время, и поэтому я получил отпуск на целый день.
Здесь нам выдали жалование за целый месяц, и я отправился в Ковель. В Русском соборе шла служба, так как было воскресенье, и я с радостью и умилением отслушал литургию.
После церкви я решил зайти к портному. По дороге зашел в какую-то будку выпить ситро. Ее содержателем был какой-то поляк. Узнав, что я – русский, он вступил со мной в разговор на политическую тему.
На прощание он мне сказал: «Ничего у вас не выйдет… Придут большевики, набьют вам морду и всё будет по-старому… Вновь будет русская власть и всё будет дешево… А то вот нацепил саблю и думает, что вояка», – указал он на меня.
Я его хорошо выругал и пригрозил жандармами. Слово «жандарм» подействовало на него магическим образом, и он замолчал.
Жизнь в Ковеле кипела: были открыты рестораны, кафе и кинематографы.
В это время в городе было очень много польских войск. Пришел бронепоезд «Пан Пилсудский», прибыли эшелоны с войсками. Настроение у всех было жизнерадостное. Не раз мне приходилось слышать возгласы: «Будем защищать Ковель! Не сдадим город!.. Здесь будет положен конец большевистскому наступлению!»
Местных жителей мобилизовали для рытья и исправления окопов. Возле вокзала были установлены две шестидюймовые пушки. Их колеса были похожи на колеса тракторов. Одно такое орудие везли 14 пар мулов.
В Ковеле было очень много петлюровцев. Они кутили в городе, швыряли направо и налево деньгами и щеголяли в пестрых опереточных костюмах.
Несколько дней мы отдыхали, получая прекрасный усиленный паек: белый хлеб, молоко, шоколад и зелень.
Наконец из Ковеля от начальника группы польских войск нам пришел приказ выступить и занять хуторок на шоссе Мановичи – Ковель, чтобы наблюдать за ним.
К шоссе прилегала небольшая поляна, за которой шел маленький лесок, а за ним находилась деревушка. Наш эскадрон расположился там. Выставили караулы, выслали разъезды, а остальные отдыхали. Так стояли три дня.
В это время большевики повели наступление на ковельском направлении, и вскоре они подошли к Ковелю. Завязался артиллерийский бой, и красные повели атаку на ковельские позиции.
Командир полка прислал нам распоряжение, согласно которому большевики с большой вероятностью должны будут попытаться обойти ковельскую группу польских войск по шоссе, охраняемому нами, чтобы ударить ей во фланг.
В это время бой под Ковелем был в самом разгаре. Громыхали орудия, доносилась глухая трескотня пулеметов, и нам казалось, что временами мы слышим крики «Ура!» и польские «Виват!».
В разгар этого боя к дому командира эскадрона подскакал улан и тотчас же трубач заиграл тревогу. Мы вывели своих лошадей и приготовились.
Командир эскадрона скомандовал «Садись!», и мы понеслись рысью к роще. На опушке спешились, и он, вооружившись биноклем, стал смотреть на шоссе.
Я же невооруженным глазом отлично видел, как по нему двигалась пехотная колонна, не меньше батальона (300–400 человек). Она подходила все ближе. Наши дозоры, наблюдавшие за шоссе, отошли за лесок.
Колонна вдруг исчезла в котловине, и мы ее не видели минут пять. Наконец она снова вынырнула, совсем близко от нас. Мы уже ясно различали роты и интервалы между ними. Впереди батальона несли красный флаг, колыхавшийся на ветру.
Сердца наши колотились – было ясно, что мы должны будем столкнуться с красными. Командир эскадрона и вахмистр молча наблюдали за большевиками. Наконец последний скомандовал: «Садись!»
Мы сели и приготовились к атаке. Ноги дрожат, руки судорожно сжимают поводья.
Сквозь редкие ветки я видел колонну, уже находившуюся на шоссе напротив рощи. Красноармейцы пели, один выплясывал перед ротой. Шли они крайне беспечно: ни дозоров, ни даже наблюдателей выставлено не было.
Наш эскадрон выскочил из рощи и помчался к колонне. На всем скаку уланы разлетались в лаву.
Не прошло и пяти минут, как мы уже были возле красных, побросавших оружие и поднявших руки вверх.
Уланы окружили их, и вахмистр тотчас же закричал: «Выдавайте коммунистов и жидов!»
Красноармейцы выдали семь человек, в том числе командира батальона и еврея – политрука.
Вахмистр отвел последнего в сторону и застрелил его из револьвера, а моему взводному приказал зарубить командира батальона. Тот пытался сделать это, но безрезультатно… Только покрошил ему лицо, и его пришлось достреливать из револьвера.
Пленных решили отправить в Ковель. Я разговорился с одним красноармейцем. На вопрос, почему они шли без дозоров и разведки, он отвечал: «А разве мы знали, что вы спрятались в лесу».
По словам пленных, кормили их очень плохо – давали один фунт черного хлеба и какую-то похлебку, называемую «супом». Поэтому красноармейцы, чтобы наесться, промышляли грабежом.
Мы по-прежнему оставались в деревеньке на шоссе Маневичи – Ковель и бдительно оберегали фланг ковельской группы польских войск. Как и раньше, в это время громыхали орудия, трещали пулеметы и слышались крики «Ура!». К шоссе иногда подъезжали всадники противника, но они держались от нас на приличном расстоянии.
Гул приближался к нам, и поэтому мы решили, что сражение под Ковелем склоняется не в нашу пользу. И действительно, после нескольких суток сражения у поляков опять началось отступление: обозы, поезда и бронепоезда.
Мы получили приказ выехать на шоссе Ковель – Холм. После этого наш эскадрон остановился в пяти верстах от Ковеля. К ночи к нам подошел весь наш полк, и мы остановились на ночлег в открытом поле.
Все это время мимо нас проходили польские войска – пехота и масса раненых. Также провезли нескольких убитых польских офицеров.
В 12 ночи всё стихло: большевики взяли Ковель. Однако часа в два ночи там поднялась невообразимая стрельба и загремели крики «Ура!». До рассвета в Ковеле продолжался бой, и утром мы узнали радостную весть: город занят отрядом Булак-Булаховича. Первая кубанская кавалерийская дивизия сдалась ему, и это решило участь Ковеля.
Продержавшись там до утра, генерал Булак-Булахович отступил, поскольку в его отряде было не более шести тысяч человек и один бронепоезд «Черноморец». Все чины его отряда были одеты в американское обмундирование.
Сдавшаяся ему кубанская дивизия также отступала вместе с нами. Уланы-поляки робко посматривали на легендарных буденновцев, которые еще недавно наводили такой ужас на польскую армию. Казаки же добродушно на это улыбались.
В отряде Булак-Булаховича я встретил своих знакомых, от которых узнал, что он действовал со своим отрядом в Белоруссии в составе армии генерала Пермикина, потерпевшей поражение и вынужденной отступать вместе со своим отрядом в Польшу.
