На пути отступления его войск им встретился Ковель, занятый несколько часов тому назад превосходящими силами большевиков. Булак-Булаховичу ничего не оставалось делать, кроме как идти на него. Большевики не ожидали нападения с тыла, и этим можно объяснить его успех.
На станции Ягодин была устроена дневка. Я пошел туда в отпуск. Там находился бронепоезд «Черноморец», отличный, оборудованный по последнему слову техники. На нем служил мой приятель Макаров, товарищ по гимназии. Он предложил мне остаться на бронепоезде и не возвращаться в эскадрон.
Я знал, что из Ягодина наш полк уйдет в сторону от железнодорожной линии, и потому не боялся, что нам с ним придется где-нибудь встретиться. Уютная обстановка бронепоезда (чисто русский дух) привлекла меня, и я остался…»
Воспоминания Константина Мазаревского представляют собой источник о службе русских в польской разведке в 1921 гг., которых вербовали туда из белой армии Булак-Булаховича, интернированной в польских лагерях. Хранится он в ГАРФ. Ф.5881. Оп.2. Д.511. Лл. 143 об. – 170.
«…В июне месяце мой бывший командир бронепоезда («Черноморец». – Ред.) вызвал к себе в канцелярию…
– Я вас знаю как идейного добровольца и человека интеллигентного… Скажите, Вы хотите поехать в Россию?
Я остолбенел.
– Как в Россию? Ведь там сейчас большевики?!
Он улыбнулся.
– Да, к большевикам. Вы поедете тайно, мы дадим Вам нужные документы и переправим через границу. Нам необходимо установить связь с партизанскими отрядами, действующими на Украине. Вы молоды, и на Вас никто не обратит внимания. Подумайте хорошо об этом, но ни слова никому не говорите. Завтра в 10 часов утра я позову Вас, и Вы скажете мне свой ответ…
На другой день я согласился ехать в Россию.
Впоследствии я узнал, что такие же предложения были сделаны еще пяти молодым гимназистам или вольноопределяющимся.
В тот же день вечером мы получили распоряжение собрать свои вещи и быть готовыми к отъезду. Мы должны были симулировать побег (из лагеря интернированных Стржалково. – Ред.) и поэтому нам рекомендовали брать с собой как можно меньше вещей.
В 11 часов вечера я взял полотенце и вышел из барака. В 11 часов 30 минут все мы собрались у выхода из лагеря. Польский часовой был предупрежден… и поэтому не задержал нас, а только улыбался.
За оградой нас ожидал наш бывший начальник бронепоезда, с которым мы отправились к станции. Он выдал нам по 300 марок на пищу, что было очень много, и мы при всем желании не могли их потратить. Нам отвели отдельное купе в вагоне на семь человек, и мы двинулись к Варшаве…
Перед выходом на Варшавском вокзале… три босяка почему-то обвинили нас в похищении у них кошелька. У нас с ними завязался крупный разговор, и в конце концов в это дело вмешался польский жандарм (скорее всего, в данном случае имел место пример взаимовыгодного сотрудничества польских силовиков и антисоциальных элементов. – Ред.) и нам бы пришлось очень скверно, хотя мы и не были виноваты. Ведь с русскими в Польше тогда не церемонились.
Но тут вернулся наш отлучившийся куда-то бывший начальник бронепоезда и, увидев такую сцену, подошел к жандарму и показал ему какую-то бумажку. Тот вытянулся в струнку, взял под козырек, и мы спокойно ушли, а босяки были арестованы жандармом.
В Варшаве мы поместились в одной из скромных и незаметных гостиниц, чтобы не привлекать чужого внимания. В то время в Варшаве уже находился советский представитель и было много всевозможных агентов и шпионов.
Однако мы все были в военном обмундировании, хотя и без погон, и, естественно, послужили предметом внимания местных жителей. Появились даже какие-то типы в штатских костюмах, усиленно рассматривавшие нас.
В наш номер под разными предлогами то и дело входили какие-то люди. Одни предлагали купить бубликов, другие – шнурки для ботинок, третьи – молодых и красивых девиц, и при этом с любопытством рассматривали нас. Некоторые из них задавали вопросы – куда и зачем мы едем.
В конце концов нам это все надоело, и мы заперли дверь на ключ. Окно нашего номера выходило на улицу, и я мог наблюдать из него какого-то подозрительного субъекта, все время вертевшегося на другой стороне улицы, посматривавшего на наш номер.
Я сказал об этом бывшему начальнику бронепоезда, и тот решил, что нужно действовать осторожнее.
В час ночи мы незаметно вышли черным ходом из гостиницы и двинулись к вокзалу. Черная тень в отдалении при этом двигалась по тротуару. При свете фонаря я узнал следившего за нашим номером субъекта.
Не обращая внимания на его слежку, мы пришли на вокзал. Субъект не подавал вида, что следит за нами. Однако бывший начальник бронепоезда специально сказал нам громки, чтобы он слышал: «Занимайте места в брестский поезд!»
Мы двинулись туда и зашли в его вагон, хотя в действительности нам нужен был львовский поезд. Но все это было проделано для отвода глаз. Он стоял рядом с брестским поездом.
Мы уселись в купе последнего и через его полуоткрытую дверь наблюдали за субъектом, делавшим вид, что он равнодушно гуляет по перрону.
За две минуты до отхода львовского поезда бывший начальник бронепоезда сказал: «По одному через окно – марш!.. Идите вон в тот поезд и прячьтесь там в купе».
Мы тихонько перебрались в него и стали ждать. Поезда стояли настолько близко другу к другу, что мы могли украдкой наблюдать за нашим преследователем, продолжавшим спокойно расхаживать по перрону.
Наконец поезд тронулся и данный субъект, убедившись, что мы уехали, быстро зашагал по направлению к городу.
До отхода состава мы осторожно нашли кондуктора и узнали у него, где расположено предназначенное для нас купе, в котором мы и доехали благополучно ночью до Львова.
С вокзала мы направились на улицу Понятовского № 1, где помещалась польская политическая контрразведка. На вывеске ее здания, если мне не изменяет память, была следующая надпись:
Nacelne downdstvo
Expositure II we Ywowe.
Мне почему-то в этом городе показалось угрюмо.
Кто-то, по-видимому, дежурный, встретил нас и провел в какую-то комнату, где было несколько кроватей, и мы тотчас легли спать.
Утром нам подали кофе с маслом и белым хлебом (в условиях послевоенного Западной Украины – неслыханная роскошь. – Ред.). Мы были очень довольны вниманием, оказанным нам поляками.
В 9 часов утра к нам пришел полковник Г., бывший заведующим нашим интернатом (в лагере интернированных Стржалково, откуда он, по легенде, якобы весной 1921 г. «бежал» на германскую территорию).
Он сказал нам, смеясь: «Ну что, и вы дезертировали в Германию?.. Очень хорошо… Будем работать вместе».
В тот же день мы отправились в одну из комнат контрразведки, где было много всевозможных костюмов и мы сняли военное платье, а взамен получили штатское, хотя и не новое, но довольно приличное.
