Однако из-за бюрократических проволочек приступить к созданию Испанского иностранного легиона не удавалось до лета 1920 г.
[602] Миляну Астраю и Франко пришлось потратить немало времени и сил, чтобы убедить короля и других влиятельных особ в необходимости создания нового воинского подразделения. Дело в том, что у этого проекта было немало противников даже в военной среде. Так, ряд генералов отнеслись к этой идее скептически, полагая, что создание пусть и нового, но сравнительно небольшого по численности подразделения кардинально не изменит ситуацию.
Днем рождения Испанского легиона считается 31 августа 1920 г. Таким образом, формально (если не считать неудачный опыт XIX века) Испанский иностранный легион появился на 90 лет позднее «французского папы». Первоначально он представлял собой полк, который составляли лишь три батальона (бандеры). Проблемы с кадрами не было: только что кончилась Первая мировая война, выкинувшая на улицу сотни тысяч вчерашних вояк, свою лепту внесла и безработица. А в испанских тюрьмах контингента, готового за избавление от заключения в четырех стенах идти хоть черту на рога, а не только в Легион и в Марокко, хватало
[603].
И, разумеется, среди таких несчастных были и русские.
Французский и испанский легионы: братья-близнецы?
Следует заметить, что в начале XX века испанские вооруженные силы, продолжавшие испытывать военные неудачи, постепенно сокращались численно и «дряхлели», тогда как численность Французских вооруженных сил (особенно в период Первой мировой войны) (в том числе и Иностранного легиона) все больше увеличивалась по мере достижения фронтовых побед. И это также привлекало испанцев к французскому опыту построения данного соединения.
Примечательно, что легионное начальство не прятало от испанцев свои достижения, дав им несколько ценных советов, среди которых было внедрение строжайшей дисциплины для личного состава, набираемого среди иностранцев и местных преступников, в том числе отбросов общества. В то же время французы рекомендовали подойти к отбору офицерских кадров очень щепетильно: они должны были стать примером для бывших уголовников и авантюристов прежде всего своими боевыми качествами.
Для нужного воздействия на наемников рекомендовали использовать старую, как мир, методику воспитания из милых щенков злобных цепных псов, которых для озлобления сажают на цепь и кормят впроголодь. В отличие от собак, легионеров изнуряли постоянными учениями, занятиями, наказаниями, сделав их обыденную жизнь ужасной. При этом французы рекомендовали держать легионеров в «ежовых рукавицах» только в мирное время, чтобы накопившаяся легионерская злоба выплёскивалась в военное время в бою.
В результате так же жестко, как и у французов, в Испанском легионе поддерживалась дисциплина. Офицеры жестоко избивали легионеров даже за малейшие провинности. В то же время они попытались упорядочить наказание, чтобы оно не было банальным мордобоем: они использовали для их воспитания «фустос» (гибкие кожаные плетки)
[604].
По словам одного русского легионера, суровые порядки не смущали служивших в нем испанцев: «…испанский демократизм – одно из глубоко укоренившихся национальных свойств и поэтому он не только находит свое естественное отражение в армии, но очень легко уживается со свирепой дисциплиной Легиона…»
Кроме того, как и в его французском «собрате», здесь не допытывались о прошлом волонтера, и потому проходила любая легенда.
Но несмотря на то, что он значительно уступал последнему по численности, это подразделение нельзя назвать его уменьшенной копией. Характерной особенностью испанской армии, в том числе и легиона, была чрезвычайная затянутость производства в следующий чин. Так, один русский легионер писал: «…мой знакомый начал свою офицерскую службу в Легионе под начальством Франко (середина 1920-х гг.). Он говорил мне, что до получения капитанского галуна он девять лет «протрубил» лейтенантом. Это – в порядке вещей. В испанской армии ускоренного производства нет».
Как и во Французском легионе, для роста здесь нужно было сильно постараться в бою. Однако у французов нередко в сержанты-легионеры производили наиболее отличившихся в течение считаных месяцев, тогда как в его испанском «клоне» на это обычно уходили долгие годы.
Но были и более серьезные отличия, не позволявшие считать его копией «исходника». Так, «иностранным» это подразделение было лишь по названию – даже в лучшие времена число неиспанцев в нём не превышало трети от его личного состава. На начало же гражданской войны соотношение испанцев и граждан других стран в нём было более 10 процентов
[605].
Как бы там ни было, учтя французский опыт, Милян Астрай и Франко впоследствии смогли сделать из отбросов общества хороших солдат. Они вбили им в головы, что свои грехи они могут искупить только воинскими подвигами или смертью в бою. Первый даже создал своеобразную философию, больше напоминавшую идеологию. Согласно Хосе Альваресу, она была «амальгамой японского кодекса Бушидо, пламенного католицизма и самоотверженной веры в почетную смерть на поле боя»
[606].
С самого начала солдатам прививались лучшие воинские качества – взаимопомощь, презрение к опасности и мужество в сражении. Им внушалось, что «бойцы Иностранного легиона никогда не отступают с поля боя и не бросают раненых товарищей»
[607].
В этой связи активно прививали «культ смерти», ставший краеугольным камнем легионной идеологии. Недаром главная маршевая песня Испанского иностранного легиона называется «Мы – женихи смерти». И в сознание легионеров, как гвозди в плотную доску, вбивались последние её строки: «Смерть в бою – величайшая честь, ведь больше одного раза ты не умрешь. Она приходит без боли и она не так страшна как кажется. Ужасно жить трусливо»
[608].
По свидетельству сержанта-легионера Али (Сергея) Гурского, в Испанском иностранном легионе «все, как офицеры, так и солдаты, и даже животные – мулы и собаки, считаются с момента поступления в Легион «женихами смерти». И это сущая правда – мало кто ушел от этой своей страшной невесты».
