Также лишь со второй попытки удалось проникнуть в Испанию добровольцам Вячеславу Гурко и Василию Кривошея.
Что касается «своеобразного» подхода испанской стороны к приему добровольцев, то он был обусловлен целым рядом факторов.
Во-первых, испанцы не рассматривали их как серьезную военную силу, поскольку, с их точки зрения, «белые» показали свою слабость и были разбиты большевиками. С другой стороны, Франко прекрасно понимал, что за время эмигрантского «сидения», ещё больше разделившего их на враждующие фракции, белогвардейские силы только уменьшились и были неспособны на реванш.
Во-вторых, франкисты не хотели педалировать связи со сторонниками «единой и неделимой» из-за опасений усиления дальнейшего вмешательства в испанские события СССР, который в таком случае получал бы оправдание для более серьезной помощи «нейтральным» республиканцам и превращения Испании в антисоветский плацдарм».
И действительно – при наличии белых подразделений в армии Франко коммунисты из Москвы могли бы усилить свое присутствие в этой стране и вмешательство в испанские дел.
Кроме того, оно имело четкое предубеждение против русских как «коммунистов» и опасалось, что под видом «белых» в их расположение могут проникнуть агенты «красных».
Дело в том, что тогда отношение к нашим соотечественникам в Испании было неоднозначным, но все были едины в том, что слово «русский» ассоциируется со словом «коммунист». Тем более что немало бывших белогвардейцев из той же Испании записалось в интербригады, и речь о них пойдет ниже.
Это было обусловлено тем, что далеко не все эмигранты считали Франко «избавителем Европы от коммунизма». Например, представители левого крыла эмиграции, особенно эсеры и меньшевики, выступили в поддержку республиканцев.
Поэтому франкисты нередко и отсылали обратно русских добровольцев, затративших солидную сумму денег на долгий путь, домой, подозревая в них агентов Коминтерна. Это было неудивительно, учитывая то, что даже представители испанской интеллигенции мало что знали о России и русских. Сами «русские испанцы» свидетельствуют, что подчас знания франкистов сводились к следующему: «царь с царицей по имени Распутин выгнали прежнего царя Троцкого, который убил Ленина» или «Москва-река снова затопила Петроград».
Ещё одним объяснением, почему испанцы встречали белогвардейских волонтёров «ледяным душем», стали идеологические установки Франко на первом этапе: дескать, в противовес приехавшим грабить и убивать» «красным ордам» из Москвы и «толпам подонков со всего мира он ведет борьбу против коммунистов руками исключительно самих испанцев.
Тогда наличие больших групп иностранных добровольцев вредило Франко в политическом плане, который и так был озабочен своим подпорченным имиджем как опирающегося на прямую военную помощь Германии, Италии и Португалии.
Впрочем, это произошло уже позднее, после того как республиканцы получили солидную помощь из СССР и других стран. Они направили ему на помощь целые армейские части вроде печально знаменитого германского авиационного «Легиона Кондор», равнявшегося по мощи усиленной дивизии. Все вместе они доходили в «пиковый» момент войны до 100 тысяч человек против не более чем 40 тысяч «интербригадовцев».
Как бы там ни было, но опасения каудильо насчет «белых» имели под собой реальную основу. Ведь реально «испанский смотр» символизировал разложение белогвардейцев: из тех, кто воевал на стороне Франко, в лучшем случае можно было составить лишь роту, тогда как из тех «белых», которые сражались за республиканцев, по свидетельствам советских участников этой борьбы, можно было сформировать полк.
И лишь оказавшись в Испании, Шинкаренко смог на своей шкуре ощутить, как ошибались лидеры Белого движения, выдвигая свои расчеты относительно Франко.
Шинкаренко пытался исправить ситуацию, бомбардируя последнего своими обращениями. В последнем и, вероятно, самом ярком послании он заявил, что «Белая Россия и национальная Испания наравне делят призвание благородного дела защиты европейской христианской культуры» и что россияне на испанской земле сражаются «против своих смертельных врагов, с которыми они дерутся с 1917 года», и просил содействовать в прибытии сюда белогвардейцев
[673].
Пятью днями позднее Франко прислал ему первый и единственный ответ на многочисленные обращения подобного рода. Он благодарил Шинкаренко за «его дела в национальной Испании», но твердо отказал в его просьбе
[674].
Далее Шинкаренко направил Франко грандиозное по объему прошение, в котором изложил этот план реанимации Белого движения, заявив, что если каудильо предоставит ему свободу в формировании русских частей, то на его призыв откликнутся многие русские эмигранты со всего мира
[675].
В данном случае Шинкаренко говорил о крупной пехотной части с пулеметами и артиллерией. Как позднее он объяснял Франко при личной встрече, что служить и сражаться было «русской специальностью» и что это стало известно во всём мире.
Однако его ожидало разочарование – каудильо твердо отказал ему.
Впрочем, эта неудача только разожгла уязвлённое самолюбие российского военного, разжалованного самой историей из генералов в рядовые. С этого времени он не оставлял надежд снова встретиться с лидером националистов «с глазу на глаз». Шинкаренко был уверен, что если поговорит с каудильо лично, то генералиссимус его услышит.
В июле 1937 г. он подал Франко соответствующее многостраничное прошение, в котором он предлагал ему другие способы борьбы «с большевизмом» и снова изложил желание собрать рассеянных по свету рыцарей Белой мечты и просил испанского лидера встретиться с ним лично, чтобы выразить ему «чувства старого солдата императорской России».
Как ни странно, ему это удалось воплотить в жизнь, когда он валялся в госпитале после своего ранения. Добиться аудиенции ему помогло прошлое «госпитальное знакомство» в Сарагосе с видным монархистом генерал-майором Альфредо Кинделано, который фактически некоторое время даже возглавлял испанское монархическое движение и одновременно руководил военно-воздушными силами националистов.
Он познакомил Шинкаренко с Хосе Антонио Сангронизе Кастро, главой МИД кабинета Франко, который договорился о встрече бывшего русского генерала, а ныне рядового с испанским генералиссимусом.
