Особенно много сектантов и старообрядцев попало сюда в царский период из-за давления на них царских властей и Русской православной церкви
[810]. Они уезжали из России в том числе и из-за того, что не хотели нести воинскую службу.
Естественно, что боливийские власти это не приветствовали и против таких лиц в период Чакской войны предпринимались репрессии, чтобы силой заставить их идти на фронт.
В этой связи необходимо сказать и о русских военных на боливийской службе. Следует заметить, что к середине 1920-х гг. «русская волна» еще не успела в полную силу докатиться до этой страны. Однако в начале 1930-х гг., видя успехи русских в ходе Чакской войны на службе во враждебном им Парагвае, боливийские власти стали целенаправленно препятствовать приезду русских на свою территорию. Видимо, они опасались их как шпионов, а также мстили представителям тех, «кто-де помогает нашим врагам»
[811].
Однако по мере ухудшения ситуации на фронте отношение боливийцев к нашим соотечественникам стало меняться в лучшую сторону и их власти стали привлекать их на свою службу.
Так, по данным русских парагвайцев, в 1934 г., видя успехи русских на своем фронте, Боливия стала поощрять переезд к себе белоэмигрантов из других стран
[812], особенно пострадавших от Великой экономической депрессии.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что эти переезды случались и что некоторые из наших соотечественников фактически воевали против своих собратьев с парагвайской стороны.
По меньшей мере один из таких русских, оказавшихся тогда в Боливии, с гордостью говорил о своей службе в «доблестной», как он выражался, боливийской армии во время Чакской войны с Парагваем, и на белоэмиграцию это производило тяжелое впечатление
[813].
Чили
Некоторые русские офицеры служили и в армии этого государства еще до революции 1917 г. и массовой эмиграции из России. Первым известным русским на чилийской военной службе считается астраханский казак Алексей Яковлевич Щербак (1842–1885), который в 1866 г., являясь студентом-медиком, стал революционером-заговорщиком и, будучи раскрыт жандармами, бежал из России.
Некоторое время он скитался по Европе и другим континентам, пока не осел в Чили, где поступил в 1875 г. на службу в чилийский военно-морской флот врачом фрегата «Бланко Энкалада». К началу Тихоокеанских войн этой страны против Перу и Боливии (1879–1884) он уже был начальником медицинской службы этого корабля
[814].
В 1883 г., после защиты им здесь докторской диссертации по актуальной тогда теме лечения огнестрельных ран, изданной отдельной книгой, он становится главным врачом военно-морского флота Чили.
Однако после этого Щербак, будучи в расцвете сил, неожиданно заболел и скончался сразу после одержанных Чили побед над Перу и Боливией, чему он, как мог, содействовал. Его хоронили все чилийские моряки от адмирала до последнего матроса с отданием воинских почестей. Многие из них были обязаны ему своей жизнью
[815].
Кроме того, в 1890-е гг. здесь военным инструктором был офицер русской службы фон Дрентельн, ранее проходивший службу в Измайловском полку, который, судя по всему, принимал участие в боевых действиях Чили против Боливии и Перу, содействовав успеху чилийских войск.
Также после революции 1917 г. сюда, в чилийскую столицу Сантьяго, приехал полковник Лейб-гвардии уланского Ее Величества полка Кушелев
[816], также некоторое время находившийся на военной службе этого государства.
Впрочем, по сравнению с другими странами региона случаи попадания на чилийскую военную службу белоэмигрантов были довольно редки. Но это не свидетельствует о каком-то предвзятом отношении чилийцев к русским. Все дело в том, что к началу 1930-х гг. из-за географической удаленности этой страны от основных центров белоэмиграции в Чили насчитывалось всего несколько десятков эмигрантов.
Впрочем, ротмистр С. Голубинцев пишет, что отчасти слабое присутствие русских офицеров здесь было обусловлено и политическими моментами: «Я отправился в чилийское посольство за визою, надеясь попытать счастья на берегах Тихого океана. Но нашим мечтам не суждено было осуществиться вследствие отказа чилийского консульства выдать визу русским подданным (опасались проникновения коммунизма в их страны)»
[817].
Как бы там ни было, к середине 1920-х гг. русские офицеры стали отмечаться на военной службе в этой стране чаще
[818].
Следует заметить, что колония русскоговорящих тогда заметно выросла (в первую очередь за счет русских евреев, и тогда в регионе слова «русский» и «еврей» стали практически синонимами).
Произошло это в момент, когда соседнюю Аргентину захлестнул кризис. В результате к 1937 г. численность русскоязычных в Чили выросла, по разным данным, с нескольких сотен до 10 и даже до 30 тысяч человек. Благодаря этому их представители стали появляться в местных силовых структурах чаще.
Причем по крайней мере в одном случае у одного из «русских евреев» два сына, получившие чилийское подданство, стали офицерами армии этой страны
[819].
Перед Второй мировой войной и после нее небольшая русская колония Чили пополнилась некоторыми белоэмигрантами из Албании. Среди них оказался глава черкесов Кучук Улагай, являвшийся одним из самых известных белогвардейцев-горцев, устроившийся преподавателем в местный Военно-географический институт.
О его пути в Чили следует рассказать особенно подробно. Будучи офицером регулярной албанской армии, этот участник декабрьского похода против «красного епископа» Корчи Фаноли добился высокого положения в вооруженных силах короля Ахмеда Зогу I.
Во время его очередной отлучки – отъезда на учебу из Тираны в Скутари (Скадари) для регулярного прохождения четырехмесячных специальных курсов – и произошло событие, впоследствии коренным образом изменившее всю его жизнь.
