Переехав в Аргентину, Эрн не смог улучшить свое положение, поскольку, по данным Беляева, власти этой страны тогда специально чинили русским затруднения, покровительствуя лишь евреям
[871].
Выручил его Иван Тимофеевич, который доложил в Военное министерство Парагвая о бедственном положении «опытного российского генерала инженерных войск, знатока фортификации, который может сослужить Парагваю добрую службу».
Беляев писал об этом так: «Прибыл в Парагвай и Эрн, ранее умолявший меня на коленях вытащить его из Аргентины. Я выслал ему на дорогу 50 долларов, но он явился в Асунсьон только через пять месяцев, тратя деньги в Монтевидео. В результате Эрн упустил место преподавателя на кафедре в Военной академии, которое я выбил для него буквально с боем. И чтобы спасти его от нищеты, мне пришлось передать ему свое место, хотя директор не желал брать его и платить ему дополнительное пособие в 2500 песо как технику».
Военный министр Парагвая, узнав об этом, тут же пригласил его читать лекции в парагвайской Военной школе. Парагвайцы настолько заинтересовались Эрном, что оплатили ему билет от Монтевидео до Асунсьона, так как полученные от Беляева деньги он успел потратить
[872].
В начале мая 1925 г. он перебрался в Парагвай и приступил к обучению местных военных. Кроме Военной школы, генерал Эрн читал также лекции в местной Академии Генерального штаба по кафедрам топографии, фортификации и истории оружия, а также работал в самом парагвайском Генеральном штабе «советником и специалистом». Вскоре сюда же, после женитьбы, из Сербии приехал его сын, который неплохо устроился при парагвайском Военном министерстве
[873].
По словам Беляева, «за Эрном приехал и Туманов. Оба клялись мне в верности как своему главному начальнику в русском деле в Парагвае и единственному представителю перед зарубежной эмиграцией. Но они тотчас же нарушили это обещание, открыто встав на сторону инженера Бобровского, начав бойкотировать все, что я делал для вызова русской эмиграции в Парагвай.
Эрн, кроме того, занял место церковного старосты и пользовался этим для моей полной изоляции. Однако через 10 лет он был изгнан оттуда честным священником отцом Бирюковым и энергичным старостой, инженером Корсаковым. Дело в том, что на его совести осталось двукратное закрытие храма, безобразное поведение бывшего настоятеля, отца Михаила, а также долги и растраты церковной кассы в 15 тысяч аргентинских песо на постройку церкви, высланные О.К. Изразцовым»
[874].
Главный же конкурент Беляева по влиянию на русскую общину – генерал-инженер Бобровский – приехал в Парагвай по рекомендации правительства Аргентины
[875]. А значит, в отличие от того же Эрна, у него не было вообще никаких обязательств по отношению к Ивану Тимофеевичу.
Разумеется, появление в Асунсьоне Бобровского ему очень сильно не понравилось, поскольку в приезде еще одного русского «независимого» от него генерала он усмотрел себе конкуренцию. Иван Тимофеевич начал интриговать, но в итоге это обернулось против него же.
Беляев, требовавший от русских эмигрантов, по их признанию, «армейского подчинения», тем самым отталкивал от себя многих переселенцев, заставляя их обращаться к его конкурентам, включая Бобровского.
Таким образом, он сам во многом и создал своими действиями популярность последнему и лишь сплотил вокруг «новичка» своих противников».
Определенную роль в усилении вражды Беляева в данном случае могла играть и его банальная зависть, ведь Бобровскому, как хорошему инженеру, назначили жалование, превосходившее по размеру денежное содержание Ивана Тимофеевича в два с половиной раза.
Как бы там ни было, в результате «Русский клуб» Бобровского стал не только главным центром сборов наших эмигрантов в Парагвае, но и одним из самых популярных мест отдыха для самих парагвайцев. Ведь «Унион Руссе», как называли его «аборигены», быстро превратился в настоящий оазис культурной и развлекательной жизни Асунсьона.
О том, как происходили там вечеринки, свидетельствует журналист-писатель Парчевский: «Зашли в клуб парагвайские гитаристы. Хозяйка сообщает, что пожаловавшие парагвайские офицеры хотят сыграть на гитаре и спрашивают, не побеспокоят ли они этим русских сеньоров. Все выражают полное сочувствие, и офицеры начинают играть. Пение производит такое сильное впечатление, чтобы почувствовать всю силу рожденной в бескрайних равнинах и лесах Парагвая тоски. Мы все сидим молча, даже не аплодируем. Русские это понимают…»
[876]
При этом у лидеров двух враждующих партий были свои слабые стороны. Например, генерал Эрн, некоторое время примыкавший к Бобровскому, несмотря на свою религиозность, якобы имел пагубную привычку к водке и при этом, даже по беспристрастным оценкам, «был самым нетерпимым» из вождей русских в Парагвае
[877].
В противовес имевшимся центрам русской общины Парагвая попытался организовывать собственный «очаг» и Туманов. Он выдавал себя за «потомка Российского императора» и пытался привлечь в свой дом местную знать, приглашая ее на «балы». Делалось это и для того, чтобы заинтересовать русских и заманить их в его организацию.
Сначала парагвайская элита проявила к князю интерес, однако тумановскому «очагу» не суждено было стать серьезным конкурентом уже имевшимся русским центрам. Туманов сильно испортил свой имидж тем, что выпустил «балы» из-под своего контроля. По сути, они превратились в какой-то суррогат, больше напоминающий пьяные деревенские дискотеки. Молодежь на них стала напиваться, устраивать драки, и поэтому уважающие себя парагвайцы перестали ходить на «тумановские балаганы
[878]».
В итоге главными центрами притяжения русских в Парагвае остались организации Беляева и Бобровского. Борьба между ними стала такой острой, что даже политические противоречия отошли на второй план. Теперь все определялось личными симпатиями к тому или другому лидеру.
И то, что в других странах рассеяния было невозможно, можно было наблюдалось именно здесь. Например, в обеих организациях присутствовали как монархисты, так и эсеры, когда-то смертельные враги. Однако это не мешало одним сторонникам монархии дружить со «своими» «борцами против деспотизма» и одновременно бороться против «царистов» из противоположного лагеря
[879].
