Общей напастью в Парагвае были земляные блохи или «пики». В большинстве районов страны ходить из-за них босиком по траве было невозможно, поскольку они тут же глубоко вонзались в кожу ног.
Если же человек оставлял их в своем теле, то скоро ноги опухали от нарывов, и несчастный едва мог передвигаться. В первые месяцы после прибытия в Парагвай эмигрантам приходилось из-за «пик» особенно туго, так как за день их приходилось выковыривать десятки, а то и сотни. Впрочем, через некоторое время «пики» оставляли новичков, и через полгода после приезда они обычно выковыривали не больше одной-двух блох в день.
Опасны были и огромные десятисантиметровые, очень мохнатые ядовитые гусеницы. Если человек нечаянно их трогал, на месте прикосновения появлялась сильно зудящая опухоль. Заметно докучали и еще более опасные ядовитые осы, из-за которых каждая ложка еды, особенно сладкое, давалась вновь прибывшим в эту страну эмигрантам с боем
[908].
Другой пугающей «экзотикой» были огромные пауки-птицееды, нередко заползавшие в человеческую одежду, которую они использовали как охотничье укрытие. Так, Каратеев вспоминал, что однажды полковник Прокопович надел на голову шляпу, когда туда заполз такой «охотник за птицами»: офицер с ужасом почувствовал, что по его голове «лазает кто-то большой». Когда он снял головной убор, на его лысине увидели огромного черного мохнатого устрашающего вида паука. Однако обошлось без укуса: насекомое не было придавлено, поскольку в шляпе оставалось свободное пространство.
Другой случай «общения» с парагвайской живностью был менее успешным: офицер Криворотов надел сапог, в который заполз паук-птицеед, и был им ужален. В итоге «нога посинела и распухла, как колода, дня два его лихорадило, но этим и обошлось»
[909].
Однако у местных жителей было особое лекарство от укусов ядовитых тварей, особенно понравившееся многим белоэмигрантам: чтобы вывести из организма отраву или нейтрализовать ее, туземцы до беспамятства напивались водки из сахарного тростника
[910].
Другим мерзким вредителем в Парагвае были тараканы «кукарача», достигавшие в длину пяти сантиметров и жившие почти во всех домах. Они наносили колоссальный вред, поедая одежду и бумагу, отчего архивов в Парагвае тогда практически не существовало.
Для борьбы с ними ничего серьезного не придумали, кроме как держать на положении домашних животных громадных жаб, вес каждой из которых нередко превышал один килограмм.
Соседство с такой «экзотикой» новичков, особенно женского пола, явно не вдохновляло. Не случайно, что по словам Каратеева, знакомство представителей люксембургской группы белогвардейцев с жабами и «кукарача», обнаруженными в отведенной им гостинице, началось с истребления тех и других.
Возмущение их было понятно: насекомые нагло лезли на обеденный стол, за которым сидели люди, а жабы гонялись за ними по всему помещению. Наших соотечественников до глубины души поразило, что те и другие абсолютно не боятся людей.
На этом претензии к тараканам у русских переселенцев не исчезли. По их свидетельствам, «кукарача», несмотря на свои внушительные размеры, людей не кусали, а «занимались более серьезными делами, а именно беспощадным пожиранием наших костюмов и иных вещей, развешанных по стенкам и даже сложенных в сундуках и чемоданах. И если от тараканов страдали главным образом шерстяные изделия, то шелковые с такой же быстротой пожирали какие-то серые уховертки. Нафталин, казалось, только возбуждал аппетит тараканов, и, если на каком-либо предмете одежды имелось пятно, хотя бы прошедшее самую тщательную чистку, прожорливые насекомые сейчас же выгрызали на этом месте дыру»
[911].
В конце концов, увидев, что тараканы доставляют массу неприятностей, а жабы совершенно безвредны, русские парагвайцы поняли, «кто враг, а кто друг». Теперь уже никто не обижал этих земноводных, видя, как они регулируют численность «кукарача» и не позволяют им размножаться слишком быстро.
Более того: вскоре жабы стали у русских переселенцев своего рода священными животными вроде индийских коров, трогать которых никому не позволялось и которые вскоре стали такими же домашними животными, как кошки и собаки в России.
В итоге обычной картиной в сельских домах стало присутствие сидящих по три-четыре штуки в жару друг на дружке жаб, прячущихся по темным углам от палящих лучей солнца и дожидавшихся прохлады ночи для охоты
[912].
Впрочем, как оказалось, «кукарача» имела свое предназначение и без этих тараканов тоже было не обойтись: они были главными санитарами парагвайских городов, питавшимися нечистотами с улиц. Ведь долгое время даже в Асунсьоне не было водопровода и канализации. В результате испражнения попадали прямиком на улицу, и от эпидемий спасали прожорливые «кукарача», тут же поглощавшие все нечистоты.
При этом многие привычные «домашние животные» в Парагвае считались вредными и попадали в список «бичи». Это собирательное название всей живности, доставлявшей человеку какие-либо неудобства. Это относилось и к кошкам, которые охотились не только на «кукарача» и диких птиц, но и на домашних куриц
[913].
Однако особую нелюбовь кошки заслужили из-за своих регулярных «концертов» под окнами домов. Поскольку из-за жаркого климата стекол в окнах не было и в лучшем случае проемы загораживали решетками, то спать «под аккомпанемент» кошачьего воя было невозможно.
Но, как известно, голь на выдумки хитра: бывалые эмигранты научились бороться и с «кошачьей напастью», запасаясь на ночь предметами потяжелее, которыми они швыряли в наиболее голосистых особей.
Те же, кто жил на границе с Чако Бореаль, признавались, что первое время они не могли привыкнуть к особенностям местной природы и ее «звукам»: «Изредка, воскрешая в памяти легенды об упырях, из трясины слышался жалобный и жуткий плач ребенка. Сходство было до того полным, что первое время некоторые из нас порывались лезть в болото спасать «тонущее дитя»
[914]. Причиной подобного заблуждения было «пение» местных лягушек.
Однако, по отзывам русских колонистов, «самым страшным вредителем здесь была корова». Дело в том, что специальных помещений для домашних животных в Парагвае не строили. Коровы здесь паслись сами по себе, и поэтому они были полудикими и очень любили совершать набеги на огороды. При этом они съедали практически все, что можно жевать, – от одежды до посевов.
Кроме того, парагвайцы не случайно перефразировали известную пословицу в «как с коровы молока». Во-первых, их дойка была сопряжена с огромной проблемой – животные сопротивлялись этому всеми силами. И чтобы получить заветный удой, корову приходилось вначале поймать. Причем из-за строптивости животного делали это одновременно сразу несколько человек, которым приходилось держать его во время дойки.
