Однако начальником главного штаба назначили энергичного полковника Эстегаррибиа, убежденного в обратном. Кроме того, по мнению Беляева, «все преимущества были на нашей стороне: внутренние линии операции позволяли в 24 часа выбросить подкрепления на любую точку. Патриотизм солдата и его воинственный пыл были выше похвал. Младшие офицеры были отлично подготовлены к войне в ходе ряда «революций» и междоусобных столкновений. Чако было нами превосходно к началу войны исследовано. Мы имели полное господство на реках, и линия железной дороги Касадо прошла на 190 километров в глубину спорного района»
[1003].
Столь важные коммуникации, связывающие его опорные пункты, которых не было у боливийцев, имелись у армии Парагвая во многом благодаря усилиям Беляева. Напав на парагвайцев, они были вынуждены медленно продираться к их фортам по бездорожью сквозь джунгли, давая противнику возможность своевременно подготовиться к их «встрече».
Кроме того, при помощи русских военных специалистов парагвайское руководство предприняло титанические усилия для исправления ситуации, и незадолго до начала войны положение для Асунсьона улучшилось.
Однако соотношение сил Парагвая и Боливии оставалось все же неравным. Боливийцы превосходили парагвайскую армию по численности почти в три раза. К моменту нападения боливийцев у парагвайцев было лишь 4100 солдат и 275 офицеров, тогда как один только экспедиционный отряд Боливии, находившийся в Чако Бореаль, насчитывал 5 тысяч солдат и 200 офицеров. И к ним скоро присоединились 70 тысяч резервистов
[1004]. Кроме того, Ла-Пас обладал возможностью набрать дополнительное число солдат из населения в 3,5 млн человек.
Мобилизационные же возможности Парагвая, население которого составляло менее одного миллиона человек
[1005], по сравнению с боливийскими были весьма ограничены.
Учитывая значительный перевес женского населения над мужским, парагвайцы не могли поставить в строй и 100 тысяч человек, тогда как боливийцы готовы были отправить на фронт 400-тысячную армию. Положение первых осложнялось тем, что в Парагвае досконально не знали своих ресурсов – даже переписи до начала войны провести не удалось.
В техническом отношении его отставание было еще более заметно, о чем свидетельствует то, что к середине 1920-х гг. как таковых военно-воздушных сил у этой страны по-прежнему не существовало.
Русские офицеры свидетельствовали, что ее «воздушный флот состоит из одного аэроплана и одного очень храброго летчика по фамилии Нудельсон, сына русских евреев из Одессы, но уже настоящего парагвайца, не говорящего по-русски. Будучи учеником местного колледжа, Нудельсон-младший принял активное участие в последнем перевороте. Его заслуги были замечены, и он стал быстро «расти», начав военную карьеру. За свое участие в перевороте он стал офицером и был направлен на учебу в Бразилию, где освоил летное мастерство. Но, по всей видимости, из-за дороговизны полетов, летать Нудельсона выпускали только по праздникам, и его «мертвые петли» совершались лишь на потеху асунсьонской толпы. Таким образом, «авиация» страны существовала лишь на бумаге, а подобные полеты выполнялись исключительно из пропагандистских целей.
По свидетельству русских офицеров, «как и почему он с аэропланом целы, непонятно. Дело в том, что самолет был в таком состоянии, что когда для организации парагвайских военно-воздушных сил прибыл выписанный из Франции инструктор, то он пришел в ужас и наотрез отказался сесть в такую машину»
[1006].
Однако угроза войны заставила руководство страны реально исправить подобный пробел в организации вооруженных сил страны. И выходцы из России также отметились и в создании парагвайской авиации. Особую роль в этом сыграл инженер Шмагайло, который за пять лет командования построенным им же первым аэропарком в Парагвае «сделал за это время больше, сколько до него не было сделано за 50 лет»
[1007].
Понимая, что в условиях современной войны без авиации обойтись невозможно, военное руководство страны лихорадочно приступило к созданию собственных военно-воздушных сил. Но это был явно запоздалый шаг – к началу боевых действий проблему коренным образом решить не удалось. Против 17 парагвайских самолетов устаревших типов боливийцы выставили 60 крылатых машин.
По автоматическому стрелковому оружию боливийцы превосходили парагвайцев в 2–3 раза; по запасу винтовок – в 4 раза; по крупнокалиберным пулеметам – в 5–7 раза.
Кроме того, боливийская армия имела абсолютное превосходство по танкам и огнеметам, которых у парагвайцев попросту не было.
Равенство наблюдалось лишь по артиллерии – по 122 орудия с той и другой стороны. Но и тут парагвайцев подводила техническая отсталость: вся парагвайская артиллерия была без механической тяги, отсутствовали средства связи и наблюдения
[1008].
Многие же боливийские орудия были новыми, купленными в США и Европе (главным образом в Германии), в то время как значительная часть парагвайских пушек уже устарела и уступала им по дальности и эффективности стрельбы.
Но у парагвайцев здесь было незримое на первый взгляд преимущество – артиллерийский и инженерные генералы Беляев и Бобровский с Эрном. О положении первого в парагвайской военной иерархии свидетельствовало то, что к тому времени он был назначен «военным советником» и инспектором парагвайской артиллерии.
Если же принять во внимание, что всего на службу Парагваю перешли несколько десятков других профессиональных российских военных, то благодаря этому в руках Асунсьона оказалась грозная сила.
Превосходство, причем абсолютное, у Парагвая было только по кораблям. Однако оно было символическим. Хотя у боливийцев кораблей вообще не было, весь парагвайский «флот» насчитывал лишь две канонерские лодки, «Парагвай» и «Умайта», редко стрелявшие в этой войне и не сыгравшие в ней существенной роли.
Дело в том, что парагвайская речная флотилия геройски погибла во время Великой войны 1864–1870 гг. В прежнем объеме ее воссоздать не удалось: по штатному расписанию в ней числились три канонерки, но накануне войны одна из них во время учебных стрельб взорвалась и затонула
[1009].
