А вот воспоминания от 9 февраля 1929 г. другого офицера Персидской казачьей дивизии Верба
[190] о совместной службе с будущим шахом Персии:
«…Уже война с Турцией была почти объявлена (1914 г.) и граница с Месопотамией – почти закрыта, но паломники и караваны все еще продолжали ходить по инерции. Здесь еще не было слышно грома пушек и не было еще воюющих сторон.
В моем отряде в то время находился теперешний шах Персии, он был там в чине капитана и командовал полуротой, я его послал из Керманшаха в небольшую экспедицию против курдов в Суингур. Он кого-то разбил, кого-то повесил и усмирил. Этот недюжинный человек был четыре раза в моем прямом подчинении, и я здесь остановлюсь подробнее на его личности и его карьере.
Впервые я с ним столкнулся, придя с отрядом персидских казаков в город Хамад. Я был тогда новичком в Персии и ехал в Курдистан, сопровождая губернатора. Небольшой наш отряд находился под командой полковника Ушакова.
В старое время престиж русского имени и офицера в Персии был велик. По приезде ко мне явился губернатор и другие власти. В честь моего приезда был обед у губернатора и здесь я познакомился с высоким, крепкого сложения офицером с мужественной осанкой, решительного вида – это был султан Реза-хан, слывший храбрым командиром.
И невольно вся его осанка и наружность внушали доверие и уважение. Держал он себя скромно и просто, был одет скорее бедно, но чисто. Его наружность не отличала в нем перса, сам он был родом из гор Савадкуха, местности, лежащей в трех переходах от Тегерана на пути к побережью Каспия в Марайдерам.
Спустя три месяца на усиление моего отряда для действий против курдов была выслана мне полурота во главе с Реза-ханом. Я часто звал его к себе и разговаривал с ним. Он был настоящим воякой, но под его кителем скрывалась бурная энергичная натура и сильная воля.
Как-то я послал его окружить одно небольшое укрепление с курдами-разбойниками и захватить их, что ему не удалось. Исполнив задание маневра, он не смог взять их, поскольку они заперлись в башне и убили нескольких наших казаков. Им благоприятствовала местность.
Получив донесение об этом, я взял людей, которые были под рукой, и выехал в горы, хотя нас было мало. Прибыв через три часа к месту боя, я оценил обстановку. Взять башню действительно было трудно. Это было целое [оборонительное] сооружение, которое не поддавалось огню горного орудия.
Курды метко отстреливались. Пулеметы, хотя и работали хорошо, ничего не могли сделать. Они били по башне, от которой летели пыль и мелкие камни, но она, конечно, не пробивалась.
Я стоял рядом с шахом на позиции на возвышенности. Мимо свистели пули, а он был спокоен и невозмутим под огнем.
Решили под сумерки пойти на штурм и двинуть всех людей, но курды успели вывести лошадей, вскочить на них и прорваться через линию слабых постов по ту сторону небольшой деревеньки, на окраине которой и стояла башня.
Правда, внутри ее кроме массы стреляных гильз была кровь. Нам это стоило жизни нескольких казаков.
Шах был опечален нашей неудачей, но этот день во мне внушил к нему еще большее уважение: он был, безусловно, храбрым и очень решительным человеком, что впоследствии и доказал, заняв исток Кадмаров.
Второй раз, когда я был снова командирован в Персию Генеральным Штабом как офицер, знающий язык и страну, я уже застал Шаха Ули Сергенбом (подполковником). Тогда, летом 1916 г., в Тегеране царила паника. Турки заняли Хамадан.
Командующий казачьей бригадой полковник Борис Степанович Продаркевич, личность, ничего из себя не представляющая, впал в панику и решил уехать в Решт. Предварительно он собрал персидских генералов и офицеров, перед которыми держал речь о своем отряде и так глупо себя вел, что сразу одним этим подорвал к ним доверие и в силу этого только 14 персидских офицеров и 500 казаков вышли с ним в лагерь Каср-Каджд, находившийся в шести верстах от Тегерана.
Старшим среди них был Реза-хан. Он был очень предан русским офицерам и следовал за ними без рассуждений. Командование этим отрядом было поручено мне.
Прозаркевич представлял собой труса. Миссия (дипломатическая. – Ред.) была в панике. Приехали на совещание с графами генерал-лейтенантом Нирод и полковником Одльберг. В принципе, было решено эвакуировать русскую колонию. Реза-хан ходил по лагерю и готовил свой патронташ к походу на Мешхед. В случае надобности я должен был отходить по Хорасанской дороге.
Но турки, обойдя Хамадан, остановились. Их, видимо, пугала длинная необеспеченная линия с Багдадом, а главное – незначительность их сил. Будь их больше, они бы свободно могли отбросить русские войска к Каспию и занять Тегеран.
Прозаркевич и не думал оборонять Тегеран и решил не оставаться при шахе. Это был офицер, не поехавший добровольно на войну и попавший туда случайно, не будучи даже офицером Генерального Штаба, оставленный князем Вадбольским его замещать.
Спустя год, в 1917-м, я прибыл из Исфахана, где формировал отряд: бригада разворачивалась в дивизию. У нашей канцелярии я встретил Реза-хана. Он подошел ко мне и просил рекомендовать его на должность батальонного командира: «Вы должны меня отметить, я способен на занятие лучшей должности, чем командир роты».
Я позвал его и представил полковнику Филаретову. С этого дня началась его дальнейшая карьера.
В 1918 г. полковник Филаретов произвел против полковника Клерма, назначенного вместо барона Майделя, начальником дивизии, переворот. Во главе батальона стоял Реза-хан. Этот поступок полковника Филеретова дал Реза-хану идею и впоследствии, будучи уже премьер-министром, и находясь на пути к шахскому трону, он ему сказал: «Я сделал так, как ты – этому я научился от тебя».
Осенью 1919 г. Реза-хан был опять под моей командой в Тарайдуране. Здесь он был недолго, заболел и уехал в Тегеран. Кроме того, он стоял передо мной больной и говорил, что очень желает, но не может продолжать экспедицию.
Был момент, когда он готов был уйти в отставку. Произошло это, когда полковник Старосельский отчислил полковника Филаретова, который и посадил его на место начальника дивизии. Реза-хан остался без своего любимого командира и готов был уйти на покой. Ротмистр Булацель уговорил его этого не делать. Не отговори он его – история не узнала бы его имени.
В последний раз я командовал Тегеранским отрядом, а Реза-хан – гвардейским пехотным полком и был флигель-адъютантом шаха. Видный и уже великий, он ходил перед полком на занятиях. У нас с ним сохранялись всегда наилучшие отношения.
От меня отряд принял полковник Хабаров, тип простого грубого офицера из туркестанских стрелков, окончивший Казанское пехотное училище. Здесь с Реза-ханом произошел инцидент, который его сильно оттолкнул от русских офицеров и, к сожалению, оставил у него неприятные воспоминания.
Хабаров его грубо и безжалостно выругал в момент выхода в экспедицию против большевиков. Реза-хан, побагровев, сорвал с себя погоны и заявил ему: «Я служу 20 лет, и никто из русских офицеров меня не смел так ругать, и я ухожу!»
