«Вы знаете, конечно, что часть армии, наша кавалерийская дивизия, стоит сейчас на службе в пограничной страже Югославии. В частности, конная артиллерия, к которой я принадлежу, стоит на албанской границе. Мы, офицеры, несем солдатскую службу. Например, я, полковник – здесь сербский наредник (старший унтер-офицер). Но Вы, может быть, думаете, что это нас смущает. Нисколько. Мы шли на это совершенно сознательно. Армия должна существовать, что также верно, как изменники и предатели не могут быть во главе России. И мы терпим и идем. Еще засияет солнце…»
Письмо русского офицера, находящегося на пограничной службе в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, из Хорватии, 23 января 1922 г., генерал-лейтенанту Ф.Ф. Абрамову, свидетельствующее о начале процесса разложения среди русских пограничников. Источник хранится в ГАРФ. Ф.6711. Оп.1. Д.79. Лл.43,44. Документ печатается с сокращениями.
«Ваше превосходительство,
Глубокоуважаемый Федор Федорович!
Получил Ваше письмо. Вахмистра Любовина я совершенно не помню. И лучше Вы его задержите там, в Болгарии, чем присылать сюда к нам. Бог его знает, чем он стал теперь. Боюсь, приедет к нам и станет передавать настроение казаков в Болгарии, начнет говорить: «а там все домой едут» и тому подобное. Кроме того, его и не так легко было зачислить в пограничную стражу. У нас есть пример в этом же роде. На Лемносе мы приняли своего старшего урядника еще мирного времени, Богучарского, который уже стал к тому времени подхорунжим. И что же, по приезду в Сербию, когда мы были на службе, он оказался первым агитатором-растлителем, говорил казакам: «бегите, работа трудная, долго ли вы будете еще плясать под дудку офицеров» и тому подобное. Когда он в этом был уличен, то бежал. Может быть, Любовин тоже будет чем-нибудь вроде Богучарского…
Службу казаки не бросят, они все же помнят, что дали подписку на год. Кроме того, им был объявлен приказ сербов, что если кто убежит, то в случае поимки попадет на 10 лет в тюрьму. Венгры же убивают всякого, кто перебегает их границу. Благодаря этому я за весну спокоен, никто из них не уйдет, но когда кончится год службы, то не знаю, но думаю, что многие по глупости все же уйдут, как говорят, наймутся рабочими к хорватам, но как будто домой не собираются. Многие же, я уверен, останутся и на второй год.
Но против грядущего ухода мы принимаем меры – каждый офицер живет в одном помещении с 9–10 казаками, изо дня в день с ними ведутся занятия по истории полка, России, арифметике, чистописанию, топографии, беседы на различные темы, как-то: 1. Необходимость сохранения Русской армии как фундамента для будущего строительства России; 2. Голод, полная разруха в России, невыразимая тяжесть жизни там и существования; 3. Участь «распылившихся» казаков, уехавших в Россию, Грецию, Бразилию и так далее; 4. Генерал Врангель как Главнокомандующий и как человек, высоко и честно держащий знамя русского национального достоинства за границей и много других тем.
Каждую неделю я собираю офицеров к себе, и мы беседуем с ними, а потом они – с казаками. Результат всего этого уже сказался – казаки любят эти беседы и говорят, что это лучшая часть их дня. Не знаю, верить ли им?
Глубоко Вас уважающий и Вам преданный, Н. Воронин».
Письмо русского офицера И. Оприц, находящегося на пограничной службе в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, 7 февраля 1922 г., генерал-лейтенанту Ф.Ф. Абрамову. Источник хранится в ГА РФ. Ф.6711. Оп.3. Д.79. Лл.40–42. Документ печатается с сокращениями.
«Ваше превосходительство,
Глубокоуважаемый Федор Федорович!
Прошу принять самую теплую благодарность всех офицеров и казаков дивизиона за разрешенный крупный расход на культурно-просветительские цели. Вопрос о библиотеке дивизиона разрешился вполне, и кроме того, еще получается и солидный остаток на будущее время. Часть книг, выписанных из Белграда, я получил, посты 5-й четы уже обеспечены чтением, на будущей неделе рассчитываю получить следующую партию книг, которую направлю в 6-ю чету. Попутно с чтением офицеры пишут «записки», «воспоминания» и таким образом работают головой.
Служба наша идет своим чередом. Изменений в ней мало. В прошлом письме я писал о предполагаемом введении русской инспекции в четах и гвардейских казачьих частях, подобно инспекции дивизии Барбовича. Но видимо, финансовый кризис и, главное, ненужность этой инспекции с сербской точки зрения, не позволили этому проекту осуществиться теперь, когда сербы вынуждены приступить к сокращению даже своих чиновников-сербов…
Будучи наредником, вершителем должности взводного, я официально никакими распорядительными и командными правами за пределами своего взвода не пользуюсь. Однако на деле приходится в интересах сохранности дивизиона выходить из официальных рамок. Так как сербы, а в особенности мой командир и его помощник ревнивы к своей власти, то иногда бывает очень трудно, будучи наредником, провести нужное изменение: приходится изыскивать особенно тактичную форму, найти которую, принимая во внимание примитивность моего «принципала» (местного командира), нелегко.
В 6-й чете – благополучно: новый командир, образованный человек, требователен по службе, но зато вне службы идет всячески навстречу и своим тактом облегчает положение офицеров.
Служат казаки и офицеры добросовестно и хорошо. Настроение – хорошее, хотя по России скучают. Письма получают из России всякие. Показателем хорошего настроения офицеров и казаков дивизиона служит то, что всякие письма, даже самые негативные, не скрываются от нас, командиров.
Выправкой и щеголеватостью казаки выгодно отличаются от аборигенов, к этому они тянутся сами, без понуждения.
Несмотря на дороговизну, рост цен, отказывая себе во многом, все имеют высокие сапоги и шаровары…
Что до офицеров, то, несмотря на довольно тяжелые условия службы, они духом не падают. В 6-й чете служится легче, в 5-й – тяжелее. Здесь всякое упущение, если его только совершил наш офицер, усиленно подчеркивается сербами, и немедленно следует служебная неприятность в виде нагоняя, иногда в примитивно-грубой форме.
Мне, конечно, могут сказать, что не следует допускать упущений, сами, мол, виноваты, но дело в том, что по границе 5-й четы служить очень трудно:
1. она не имеет естественного рубежа и переходима в любом месте. Частично она – лесная, посты там по 10 человек, что, очевидно, недостаточно, они на два с половиной километра отстоят друг от друга, без зрительной связи даже днем. На участке – две деревни на самой границе, одна из них, вплотную, боком, на протяжении полутора километров прилегает к венгерскому лесу, имея крайние дворы на венгерской территории; 2. участок Подравины отрезан от Корва Дравой и поэтому беден контрабандой, здесь поле для отличия по службе – слабое; 3. отличный офицер – все же офицер, а не урядник, поэтому мелкие упущения на первых порах всегда возможны, в особенности при плохом знании языка; 4. главное же – «принципал» имеет обыкновение писать свои требования «общими местами», держа в тайне мотивы, и мы не всегда в состоянии их понять. Личный разговор с ним ни к чему не приводит, принимает он всегда любезно, выслушает, со всем согласится. Уйдешь от него – 18 верст от штаба четы и… через два дня получаешь приказ, диаметрально противоположный содержанию того, что он говорил. Писать ему еще хуже: злится и ругается с упоминанием родителей, при писарях. Говорит, что и так много канцелярской работы, а тут еще водники пишут.
