Положение русских эмигрантов осложнилось и тем, что из-за высылки их начальников они утратили непосредственную связь с Врангелем и его поддержку, как моральную, так и материальную.
Еще более сильным ударом для них стало их принудительное распыление в июле 1922 г. по стране малыми группами. Болгарские власти осуществили это по требованию красной Москвы.
Делалось это под жестким надзором полицейских и жандармерии, с введением запрета для белогвардейцев иметь воинскую организацию и какое-либо оружие. Они изгоняли их из казарм и искали там заблаговременно и надежно спрятанные винтовки и пулеметы, перемещали белогвардейские подразделения из одного района в другой, рассредотачивая их малыми группами по селам и делая невозможным дальнейшее пребывание в стране, поскольку при этом многие из «ссыльных» не могли найти себе работу и кров на новом месте
[383].
Это делалось левым правительством сознательно, чтобы они не могли повлиять на ситуацию и оказать сопротивление в случае выступления коммунистов или их высылки в Советскую Россию. Однако, несмотря на отчаянное положение, дисциплина русских воинских частей оставалась высокой.
Тем не менее это новое унижение привело к самоубийствам среди белоэмигрантов. Это произошло после массовых насильственных выселений белоэмигрантов из занимаемых ими помещений. Особенно тяжело это происходило в Казанлыке.
По крайней мере, одним из них стал капитан Булыгин Алексеевского артиллерийского дивизиона (покончил с собой 21 июня 1922 г.), «увидевший поругание русского имени»
[384].
Перед тем, как ему застрелиться, он оставил характерную записку, в которой обвинял болгарские власти в несправедливых насилиях над теми, кто освободил болгарский народ от турецкого ига
[385].
Не случайно, что его смерть всколыхнула всех русских в Болгарии. Когда его хоронили, на гроб Булыгина были возложены венки с характерными надписями: «Лучше смерть, чем рабство, 1878–1922»; «Жертве насилия – от донских казаков»
[386].
Примечательно, что даже эти похороны болгарские власти попытались использовать для оказания давления на белоэмигрантскую общину. В частности, 23 июля 1922 г. околоточный начальник запросил у ее руководства – «на каком основании гроб сопровождали два офицера с обнаженными шашками»
[387].
Тогда практически не проходило и дня, чтобы полиция не проводила у эмигрантов обыски, в ходе которых у них отбирали не только оружие, но и ценности, а также личные вещи. Воспользовавшись удобной ситуацией, болгарские полицейские и жандармы грабили беззащитных беженцев.
Например, сохранилась «опись имущества, взятого болгарскими военными властями 7 сентября 1922 г. у группы русских офицеров:
«Игральных карт – 3 колоды
Револьверов системы «наган» – 2 штуки
Ящик для укладки бумаг – 1 штука»
[388].
Отовсюду доносились тревожные вести об участившихся столкновениях белогвардейцев с жандармами и, что самое печальное, даже с представителями простого населения. Ситуация для наших соотечественников становилась просто нетерпимая, все больше напоминая пребывание в стане врага. Началась в буквальном смысле слова травля русских.
Между тем болгарские источники свидетельствуют, что подобные гонения могут быть связаны со следующими моментами: часть белоэмигрантов (пусть даже и меньшая), оказавшись в тяжелой жизненной ситуации, начала воровать, а другая часть оказалась связана с так называемыми «русофильскими» партиями: «народняками», прогресистами и демократами, в июле 1922 создавшими «Конституционный блок», предпринявшими якобы враждебные действия против правительства Стамболийского. В частности, 17 сентября якобы они попытались выступить против него в Великом Тырнове, однако лидеры блока были арестованы, а потом отданы на суд.
Впрочем, говоря о гонениях со стороны болгарских властей, следует указать, что одновременно они, несмотря на тяжелейшую финансовую ситуацию в стране, положительно решили запрос русских ветеранов русско-турецкой войны 1877–1878 гг. о предоставлении им пенсий, которые выплачивались вплоть по 1944 г.
[389]
Как бы там ни было, но особенно тяжелым было положение чинов 1-го армейского корпуса, против которых и было совершено большинство провокаций, немедленно вызывавших ответную острую реакцию. Его руководство в итоге было вынуждено даже разработать на случай принудительной попытки выслать их в советскую Россию план, согласно которому они должны были пробиваться силой в Сербию.
В этот момент стала накаляться обстановка и внутри самой Болгарии. Правые круги были недовольны радикальными изменениями, совершенными левым правительством, с которым у них назревало столкновение.
Видя это, врангелевское командование приказало находящимся в Болгарии частям в случае начала столкновений сохранять полный нейтралитет и выступать с оружием в руках только в исключительном случае. Например, даже если жизни русских изгнанников создавалась непосредственная угроза, они должны были в организованном порядке прорываться в Сербию.
Оговорка, разрешающая сражаться против болгарских силовиков, делалась лишь на случай, если это по каким-то причинам не удастся сделать и если болгарская армия двинется против левых. Врангель был вынужден предупредить болгарские власти, что если его подчиненным будет угрожать гибель, то они будут защищать себя с оружием в руках. Подобное заявление последовало после волны арестов, произведенных болгарской полицией среди простых русских офицеров.
Во многом причина столь болезненных для белогвардейцев действий болгарского руководства крылась в том, что еще на Генуэзской конференции 1922 г. Стамболийский близко сошелся с министром иностранных дел Советской России Чичериным. Большевики тогда сделали ставку на «обиженные» после Первой мировой войны государства Германского блока.
И эта тактика дала свои плоды. Во многом с их помощью красной Москве и удалось сделать первые бреши в своей международной изоляции. В частности, именно Анкара, София и Берлин в числе первых стран осуществили дипломатическое признание Советской России. Сразу после этого началась советизация Болгарии мирным путем, без крови, не штыками и пулеметами, а с помощью золота из Москвы.
Вместе с тем отношение большей части болгарского населения к гонениям на русских было резко отрицательным. Так, по донесению вступившего в командование марковцами полковника Емельянова, местное население «относилось к нам очень сочувственно, пыталось даже протестовать и, провожая наших арестованных (речь идет о высылке 6 июля 13 офицеров-марковцев), бросало им цветы»
[390]. Такая же реакция простых болгар на репрессии против русских наблюдалась и в других местах.
