4. При начальнике дивизии должна быть учреждена особая должность казачьего представителя в лице состоящего ныне во главе управления казачьих частей полковника Гнилорыбова для посредничества с польскими властями. По соглашению с этим представителем должны быть назначаемы офицеры-казаки на командные должности. Эти меры вызываются политической обстановкой и соображениями необходимости, так как только в таком случае будет дана гарантия полного порядка и спокойствия в казачьих частях ввиду особенности уклада жизни и быта казачества, а также сравнительно небольшого знакомства польских военных кругов с командным казачьим составом.
5. Если предполагается из казачьих частей создать корпус, то, по моему мнению, этот корпус лучше всего расположить на границе Чехии, Венгрии или Румынии, но отнюдь не Германии.
В противном случае тотчас же появятся немецкие агенты, и, опираясь на германофильствующий элемент из офицерского состава, начнут разрушительную работу.
Расположение корпуса на южных и восточных границах Польского государства, наоборот, увеличит его численность, так как немедленно же начнется к нему тяга казаков из Сербии и Болгарии, как только донесется в эти страны о сформировании корпуса.
6. Для уверенности, что германофильствующие и реакционные элементы из офицерского состава не будут иметь влияния на части, предварительно исключить из частей без права поступления на службу офицеров по указанию полковника Гнилорыбова.
7. Что касается формы одежды, то необходимо оставить казакам из старой формы только лампасы, фуражки с красным околышем или папахи с красным верхом. Все остальное может быть польского образца, а именно: мундиры, (знаки) отличия, снаряжение, амуниция.
На вопрос, пойдут ли казаки на польскую службу, если не будут соблюдены указанные выше условия, считаю своим долгом ответить: конечно, пойдут, выбирая лучшее между жизнью за проволокой, работой в лесах и состоянием в рядах войск Польского государства, но имею основания опасаться, что пойдут не все и, вероятно, худшие элементы, что, конечно, для Польши будет невыгодно.
В том же случае, если изложенные условия будут соблюдены, то пойдут все и можно дать полную гарантию за крепость и верность казачьих частей»
[566].
И, судя по всему, такая настойчивость Савинкова вряд ли пришлась полякам по душе, поскольку подобное формирование становилось лишь условно польским. Соответственно, оно в любой момент могло сослужить им не только «медвежью услугу», к примеру, отказавшись воевать против Литвы и Чехословакии, с которыми у Польши в 1919–1939 гг. были далеко не самые лучшие отношения, но и при неблагоприятном развитии событий даже оказать содействие советской Москве.
Кроме того, представители польских военных и политических кругов не скрывали, что они опасаются наличия у себя подобного «ядра», которое в случае свержения власти большевиков тут же станет враждебным Польскому государству, нацелившемуся на получение земель, которые русские «державники» из белогвардейцев считали своими (Прибалтика, Западная Украина и Западная Белоруссия и др.).
В этой связи следует напомнить, что врангелевское командование, в отличие от Савинкова, в случае с поступлением своих чинов на службу в пограничную стражу КСХС отнюдь не выдвигало каких-либо требований к властям принимающей страны. Это касалось как политической части, так и распорядка и деталей службы (включая обмундирование и оформление командного состава среднего и младшего звена).
Представители белоэмиграции в Польше руководствовались прежде всего не заманчивыми для многих лидеров белоэмиграции политическими мечтаниями о продолжении борьбы против коммунистов, а стремлением пристроить людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации. В противном случае выдвижение каких-либо условий могло похоронить успех дела.
К сожалению, судя по всему, к Савинкову, очевидно еще не осознавшему своего беженского положения, это не относилось.
Во всяком случае, на 10 июня 1921 г. поднятый им вопрос положительно решен не был, о чем свидетельствуют ряд документов
[567]. Среди них и материалы проведенного 30–31 мая того же года казачьего съезда, состоявшегося в лагере интернированных Остров Ломжинский. Тогда фактически возглавлявший их М.Н. Гнилорыбов от имени казачества просил начальника польского Генерального штаба генерала В. Сикорского «разрешить всем желающим казакам и калмыкам объединиться в сводную казачью дивизию»
[568].
Это должно было укрепить влияние местного белогвардейского руководства на чинов белоэмигрантских формирований и не допустить их распыления.
Далее после данного съезда Гнилорыбов и Савинков обратились за решением данного вопроса к самому главе Польши Йозефу Пилсудскому. Судя по характеру их письма к нему, на начало июня 1921 г. он так и не сдвинулся с мертвой точки.
В частности, они пытались убедить его в целесообразности принятия на службу в польскую пограничную стражу казаков следующими соображениями: «Мера эта, во-первых, облегчит казну Польского государства (так в тексте. – Ред.), затрачивающего значительные суммы на содержание поневоле бездеятельных офицеров и казаков в лагерях; во-вторых, даст офицерам и казакам возможность честной и верной службой отблагодарить благородный польский народ и его великодушного вождя за гостеприимство; в-третьих, вернет офицерам и казакам сознание их воинской силы, укрепит их воинское достоинство и позволит на коне, с винтовкой и шашкой почувствовать себя не интернированными, полулишенными свободы людьми, а равноправными дружественного и близкого по крови народа; в-четвертых, вселит надежду в измученные сердца, что в случае переворота в Совдепии казачьи части в порядке и сохранив дисциплину, вернуться в родные станицы и послужат утверждением законности, торжеству свободы и установлению демократического строя в своих свободных казачьих землях…»
[569]
Ответ на это Пилсудского неизвестен, равно как и судьба идеи о переводе казаков на службу в польскую пограничную стражу. Но скорее всего, из-за наивности лидеров белоэмиграции в Польше, роста антипольских настроений среди интернированных казаков и чинов бывший 3-й Русской армии и формирований Булак-Балаховича, он не был для них положительным в том виде, в каком этого хотели сам Савинков и Гнилорыбов.
Лишь некоторых казаков (например, часть «проверенной» бригады есаула В. Яковлева (на 1923 г. под его командованием было 136 офицеров и 1945 рядовых), в 1920-е гг. занятого на работе в польских спецслужбах), все же зачислили туда на сугубо польских условиях.
