Один из участников подавления белогвардейского восстания И. Гагин много позже рассказывал следующую историю: «В Ярославле действовала резидентура агентурной разведки врага, которую возглавляла некая Барковская, артистка по профессии. По виду это была очень безобидная и милая женщина, способная очаровать каждого не в меру впечатлительного встречного. Между тем эта „обворожительная“ женщина имела звание подполковника и числилась в штатах разведывательных органов Добровольческой армии, получая в соответствии с этим званием хорошее денежное содержание». В то же время общавшийся с очевидцами событий Николай Чуковский изображал ее всего лишь как эксцентричную особу, которая случайно оказалась втянутой в политику. В частности, в документальном романе «Ярославль» он писал о событиях первых дней мятежа: «Барковская вскочила с дивана. Шурша шелком и улыбаясь, подошла она к столу и поблагодарила Перхурова за то, что он разрешил их дамскому комитету организовать кружечный сбор в пользу героев. Дамы будут ходить по городу с кружками и собирать деньги». Так кем же была эта женщина, которую прозвали «Ярославской амазонкой»?
Точную дату ее рождения установить не удалось, известно лишь, что в 1906 году она рассталась со своим первым мужем. О дальнейших событиях в своей жизни она рассказывала на допросе в ЧК следующим образом: «Пробыв около одного года на сцене в Петрограде и Москве, я заболела и поехала в Севастополь. Мне осталось после смерти моей бабушки около 30 тысяч рублей. На эти деньги я имела возможность учиться. В Севастополе я познакомилась с Дмитрием Васильевичем Ботельманом. Он был молодой поручик, только что вернувшийся с Японской войны, мы подружились, полюбили друг друга и сошлись жить. Я оставила сцену на три месяца, а потом проезжала труппа через Севастополь в Ялту и пригласила меня служить».
Приблизительно в 1910 году Дмитрий Ботельман уходит с военной службы, о чем давно умоляла его жена. Сразу же после этого они перебираются в столицу – в Петербург. Именно здесь супруги решают начать совместную театральную карьеру. Для этого они через бюро Рассохина арендуют театр, после чего начинают активно гастролировать. Сама Барковская повествовала об этом так: «До объявления войны мы играли в разных городах в России, как-то: в Новороссийске, Казани, Самаре, Симбирске, Курске, Киеве, Оренбурге. В год объявления войны у нас был подписан контракт в Рыбинске. После объявления войны мой муж был призван на военную службу». На фронте Дмитрий Ботельман пробыл недолго; после тяжелого ранения он был комиссован, в результате чего вновь смог вернуться к театральной деятельности. В 1917 году супруги оказались в разных городах. Барковская была в Москве, а Ботельман играл в городском театре Воронежа. Воссоединиться паре удалось, лишь когда и Ботельман, и Барковская подписали контракт с Интимным театром в Ярославле. В городе на Волге они планировали пробыть до конца июля.
Втереться в доверие к советскому руководству Барковской помогает актриса по фамилии Морская, которая «крутила роман» с левым эсером, руководителем военного отдела губернского исполкома, командиром 1-го Советского полка Стасюконецом. Именно через него актриса знакомится с Горбуновым, сначала занимавшим должность в ярославской милиции, а затем с Большаковым, одним из руководителей ярославской ЧК. Сложно сказать, какую роль играла Барковская в подготовке вооруженного выступления в Ярославле и знала ли о нем вообще. Позже, во время судебного процесса над Перхуровым, комиссар А. Громов произнес такие слова: «Скопление офицеров можно было заметить. Когда демобилизовалось 83 части, в Ярославле офицеров было очень много. В то время чрезвычайную комиссию возглавлял Большаков, которому закрутила голову артистка Барковская, и это обстоятельство большого скопления в городе офицеров просто пропускалось сквозь пальцы». Впрочем, Громов всегда относился к Барковской предвзято, и именно он пытался представить ее активной заговорщицей, прекрасно осведомленной обо всех планах офицерской организации. Именно на основании этих непроверенных сведений была выдвинута версия о том, что «театр являлся местом конспиративных встреч демобилизованных офицеров, в том числе участников белогвардейской организации „Союз защиты родины и свободы“».
Более того, иногда в исследовательской литературе приводятся сведения о том, что накануне вооруженного выступления Барковская якобы устроила буйную вечеринку, собрав на ней все местное советское руководство, которое по итогам мероприятия оказалось банально недееспособным. Такая версия не выдерживает критики, так как арестованные в первый день восстания большевики находились в разных местах. Если же проследить, откуда пошла в исторический оборот эта нелепая байка, то выяснится, что она была заимствована из «липовых» мемуаров полковника Злуницына. В этой литературной мистификации имеется следующий пассаж: «По дороге встретил свою знакомую певицу – артистку Боровскую. Она очень обрадовалась мне: „Вы какими судьбами Петр Фомич?“ Я рассказал ей. „Вот и отлично! Поможете нам большевиков бить… мы так много слыхали о храбрости вашего полка“. Я рассыпался в любезностях. „Пойдемте в штаб“, – волновалась она. Мы отправились. По дороге она рассказала, как произошло восстание в городе и как город оказался во власти восставших. Она играла тоже весьма заметную роль в этом деле. Она была в очень близких отношениях со всеми политкомами и красными командирами. По ее предложению в день восстания был устроен ужин, на котором присутствовало много женщин и коммунистического начальства. К ночи все перепились, и переловить их не представляло затруднения».
Между тем сама Валентина Барковская описывала события 5–6 июля следующим образом: «До восстания ни с кем из офицеров близкого знакомства не имела, время с ними не проводила и нигде не встречалась. Об организациях против Советской власти ничего не знала до восстания, несколько раз слышала от Ермакова, что скоро будут какие-то важные события, но что именно, совершенно не знала. В ночь восстания, возвращаясь из театра, Ермаков предупредил меня, чтобы, если я услышу выстрелы, не пугалась, а на мою просьбу объяснить, в чем дело, сказал, что это не бабье дело, и больше до прихода жены Ермакова с просьбой пойти на Театральную площадь помочь тяжелораненому я его не видела. Когда пришла жена Ермакова, мы с мужем спали, и она нас разбудила. Во время перевязки раненого к нам подъехал верховой и сказал: „Сестрицы, принесите попить, и нельзя ли достать папирос“. Тогда подошел офицер с броневика и перевязал нам руку георгиевской лентой, чтобы в нас не стреляли».
Актриса полагала, что после этого ее участие в мятеже будет закончено, однако она ошибалась. Когда она вернулась обратно к себе домой, то к ней вновь прибыли офицеры, которые «начали упрекать в трусости и позвали напоить часть в штабе, которая помещалась в Корсунской Гимназии, усталых и раненых добровольцев». Не имея возможности отказать, Барковская направилась в гимназию, где на тот момент располагался штаб Перхурова. Тот просил организовать работу столовой при штабе, а также помочь разместить раненых до прибытия сестер милосердия. Раненых приходилось укладывать в учебных классах прямо на столах. Когда прибыл медицинский персонал, Барковская получила от Перхурова через связного офицера новое задание – отправиться в хлебную лавку и немедленно привезти хлеба. Именно с этого момента актриса стала отвечать в штабе Северной Добровольческой армии за продовольственное снабжение. Впрочем, в документальной повести Николая Чуковского «Ярославль» со ссылкой на неназванный источник сообщалось, что, кроме всего прочего, Барковская взяла на себя роль пропагандистки. Несмотря на то что эти сведения ничем не подтверждены, а потому, вызывают сомнения, процитируем советского писателя: «На козлах, рядом с кучером, обыкновенно сидел какой-нибудь общественный деятель, который время от времени призывал народ поступить со всеми большевиками так, как поступлено с Нахимсоном. Однажды за это дело взялась известная артистка Барковская. Она сидела торжественная, тонкая, в черном шелковом платье, с большой пунцовой розой на груди. Она чувствовала себя ангелом мести и эффектно играла свою роль. У нее был трагический голос и отличная дикция. Говоря о том, что Россию можно очистить только кровью, она вставала рядом с кучером во весь рост и заламывала над головой тонкие, желтоватые обнаженные руки. Но случилось, что как раз, когда она стояла, заламывая руки, в нее попал большой булыжник. Она вылетела из пролетки и упала на мостовую. Хрустнул шелк. Два офицера помогли ей встать, взяли ее под руки и отвели домой, Человека, бросившего булыжник, найти не удалось». Как бы то ни было, но беседовавший с очевидцами событий Чуковский изображал Барковскую всего лишь как экзальтированную дамочку, а вовсе не упыриху вроде «белой Землячки», как это пытались делать некоторые из советских партийных деятелей.
