Это предположение подтверждается также тем, что большая часть германских военнопленных была переведена из лагеря в город и была размещена в здании Волковского театра. Если бы восставшие не планировали «разыгрывать» германскую карту, в этом действии не было бы никакого смысла. Балк вспоминал о переезде: «С величайшим трудом, в постоянной смертельной опасности, спасательной команде под командованием состоящего в штате комиссии фельдфебеля Шмидта и унтер-офицера Мункельта удалось спасти наиболее ценные вещи и переправить их в город. Все обитатели лагеря – военнопленные, гражданские пленные с женщинами и детьми, в том числе венгры, австрийцы, поляки, а также военнослужащие Красной армии, укрывшиеся в лагере, – все они к 8 часам вечера под вооруженным конвоем были переправлены из зоны лагеря, оборона которого стала невозможной, в черту города… Между тем пленные из лагеря были размещены в здании городского театра и содержались там под сильной охраной. Обращение с ними со стороны охранных команд было возмутительное, кормили пленных так скудно, что у них возникли тяжелые заболевания. Всякое снабжение пленных было затем прекращено. И если удалось сохранить жизнь всем этим заболевшим, то только благодаря самоотверженности и мужеству нескольких человек, которые, несмотря на опасность быть схваченными и расстрелянными повстанцами, направились в город, чтобы раздобыть продовольствие».
На какое-то время о немцах забыли. О них вспомнили только 19 июля, когда выяснилось, что генерал Петр Карпов, похитив обманным путем из Госбанка два миллиона рублей, скрылся в неизвестном направлении. Чтобы понять, насколько это была внушительная сумма, отметим, что под поручительство Перхурова на выплату жалованья, обеспечение порядка в городе, содержание семей повстанцев, обеспечение мирных жителей питанием и всем необходимым была «заимствована» сумма в два с половиной миллиона рублей. Впрочем, если принимать во внимание личные особенности генерала Карпова, то его поступок не кажется совсем уж удивительным. Особенно если учесть, что тот целых два дня активно «распинался» относительно того, что «Перхуров предал и бежал», чем изрядно подорвал и без того невысокий моральный дух повстанцев.
Решение использовать германцев в интересах восстания явно принадлежало принявшему на себя командование коменданту города, генералу Веревкину – многочисленные свидетели (включая Карла Гоппера) рассказывали о его германофильских настроениях. Впрочем, не надо забывать, что летом 1918 года Германия все еще оставалась монархией, а потому у части российских монархистов теплилась надежда, что именно былой противник поможет восстановить в России монархический уклад, тем более что «союзники» данный уклад на протяжении многих лет активно подрывали. В Ярославле было решено разыграть очень хитрую комбинацию, которая с чисто дипломатической точки зрения была почти безупречной и даже по-своему гениальной, однако имела мало общего с политическими реалиями погружавшейся в хаос революционной России.
Детальное описание того, как остатки мятежников планировали скрыться от большевиков, сохранилось только у лейтенанта Балка. Он писал в своем отчете, который был позже представлен в германскую дипломатическую миссию: «20 июля штаб восставших предложил заявить о своей готовности сдаться немецкой комиссии. Так как штаб еще 8 июля официально заявил комиссии, что Северная армия находится в состоянии войны с Германией, руководитель немецкой комиссии, как старший по воинскому званию среди подданных Германии в лагере, счел себя вправе и даже вынужденным принять такую сдачу в плен. Тактическое и военное разоружение и пленение противника после тщательного обсуждения было возложено на лейтенанта Мюллера. По окончании всех военных приготовлений штабу было заявлено, что немецкая комиссия принимает факт сложения оружия. 21 июля в 2 часа утра штаб заявил о своей сдаче в плен немецкой комиссии, после чего началось его разоружение».
Некоторые детали этой авантюры можно почерпнуть из показаний Валентины Барковской: «19 числа было созвано заседание штаба, присутствовало человек двадцать; ген. Карпова на этом заседании не было. Были только некоторые штабные и несколько нештабных офицеров, назначенных полковником Перхуровым. Было сделано предложение прорваться и уйти из Ярославля или сдаться в плен Германии. Лейтенант Балк дал честное слово германского офицера, что он действует от имени императора Вильгельма и что все сдавшиеся в плен будут отправлены в германскую миссию в Москву, откуда их, по всей вероятности, отправят или в Берлин, или в оккупированные местности. Вообще гарантировал им полную безопасность, но требовал немедленного вооружения содержащихся в городском театре 1400 человек военнопленных». Сразу же подчеркнем, что решение сдаться в плен германцам было вовсе не единодушным. Многие из офицеров все еще не оставляли надежды вырваться из осажденного города. Однако по итогам боев 20 июля стало ясно, что прорыв невозможен даже на «слабом» которосльном направлении. Присутствовавшая той ночью в штабе повстанцев Барковская свидетельствовала: «Ночью решено было сдаться в плен Германии, а затем нас всех заключили в фойе городского театра. Лейтенант Балк говорил по-русски и гарантировал еще раз полную безопасность. К своим германским солдатам лейтенант Балк обратился с речью на немецком языке и сказал, что они скоро будут отправлены на родину, но возможно, что им придется предварительно выдержать карантин на границе. Жалованье им будет повышено: солдатам до пяти руб., унтер-офицерам до 10 рублей в сутки. В случае открытия военных действий, что возможно каждый час, жалованье с того же часа будет удвоено. В это время, уже утром, лейтенант Балк облачился в полную форму германского офицера, раньше же он ходил всегда в штатском; забрал два штабных автомобиля и поставил во дворе своей квартиры». Кое-кто из современных ярославских журналистов в красках и деталях описывает церемонию сдачи офицеров Северной Добровольческой армии в плен. «Перед театром было построено каре из вооруженных германских военнопленных. В него по очереди входили офицеры белогвардейского штаба, они бросали личное оружие под ноги лейтенанта Балка – и тем самым подтверждали то, что они сдавались в плен Германии. Власть в Ярославле официально переходит в руки Германии». Впрочем, все это больше походит на буйную фантазию. Судите сами: выстраивать каре под ураганным артиллерийским огнем дело красивое, но, мягко говоря, нелепое. Кроме того, ни один достоверный документ не подтверждает, что такая пышная церемония вообще имела место. Тем не менее существует рассказ очевидца о том, что в те дни Балк был облачен в парадную форму: «В начале одиннадцатого часа дня к зданию подошло несколько автомобилей с солдатами, одетыми в германскую форму, и несколько конных, которые заняли всю Варваринскую (ныне Февральскую улицу). С главного входа раздался звонок. Часовой охраны Банка передал мне, что просит впуска немецкий лейтенант. Я просил впустить только его одного. Оказалось, что это был лейтенант Балк. Явился он в полной парадной форме, вплоть до блестящей каски и белых перчаток, сказав, что ввиду того, что Штаб добровольческой армии сдался в плен немецким войскам, то охрану здания берет он на себя».
Балк в своем отчете сообщает интереснейшие сведения: «Немецкая комиссия ни одной минуты не планировала занять в Ярославле какие-либо объекты или иным образом пойти на политические акции. В продолжение нескольких часов, начиная со сдачи мятежного штаба в плен и до вступления в город частей Красной армии, город фактически находился в руках немецкой комиссии – такое положение оказалось просто неизбежным в возникших конкретных условиях. Со стороны самих советских властей были даже просьбы о целесообразности временной передачи исполнительной власти в городе в руки немецкой комиссии. Подобные просьбы поступали с различных сторон, в частности, от представителей граждан города, предложивших немецкой комиссии наличность своей городской кассы в размере 60 миллионов рублей на том основании, что в руках немецкой комиссии эти деньги будут в наибольшей сохранности».
