О расстрелах в здании ОГПУ по рассказам своих друзей, написал в своих воспоминаниях Мстислав Владимирович Штурман. Евгения Шибаева, жившая в деревянном доме за бывшим зданием ОГПУ на Циммервальда, рассказала, что ее соседи неоднократно выкапывали на своем огороде останки людей. Кладбища там никогда не было.
По свидетельству А. Ржевского, на гауптвахте Фанагорийского полка № 11 (улица Большая Октябрьская) после восстания 1918 года красные латыши судили его участников, и здесь же, в подвале гауптвахты, их расстреливали. Здание гауптвахты не сохранилось, подвал же остался. Деду А. Ржевского, одному из счастливо прошедших следствие, латыши выдали справку – узкую полоску бумаги с печатью, удостоверяющую его непричастность к восстанию.
Мятеж, террор, голод и разрушения привели к тому, что город опустел и фактически прекратил свое существование. Перечень уничтоженных за две недели зданий оказался воистину шокирующим: четыре здания занимаемых правительственными государственными учреждениями; шесть зданий, занятых административными городскими учреждениями; четыре здания, предназначенные для культурно-просветительских целей (в том числе легендарный Демидовский лицей), десять школ полностью уничтожены, а еще двадцать непригодны для использования; шесть больниц и лечебниц; пять зданий общественного призрения; семнадцать зданий торгового значения (рынков, гостиниц и т. д.); двадцать промышленных предприятий и заведений; более двух тысяч жилых домов; в разной степени пострадало двадцать восемь ярославских храмов.
Корреспондент одной из газет сообщал несколькими годами позже: «Число жителей Ярославля перед войной достигало 120 000 человек. Во время войны с приливом беженцев цифра населения (включая войсковой гарнизон) доходила до 190 000 чел. После мятежа значительная часть жителей вынуждена была покинуть город, и в настоящее время в городе около 76 000 человек. Оставшееся население терпит крайнюю нужду в жилых помещениях, вследствие уничтожения пожаром значительной их части и сильного повреждения их». При этом надо учитывать, что сразу же после подавления восстания численность городского населения уменьшилась приблизительно до 40 тысяч человек. В общей убыли нельзя провести четкую грань между убитыми во время боев, расстрелянными за месяц неслыханного террора, беженцами и прочими, кто покинул разрушенный до основания город. Один из очевидцев вспоминал: «На бульваре деревья стояли частью опаленные, и встречались поломанные снарядами. Редкий каменный дом остался без отверстия от разорвавшегося снаряда, и начиная с Мологской улицы и к Всполью начиналось сплошное поле выгоревших улиц с торчащими трубами, среди которых бродили погорельцы. Число убитых точно выяснить не удалось, но должно быть велико, так как через две недели после мятежа еще находились колодцы с трупами».
Вместо послесловия. Эхо «мятежа»
Было бы глубоким заблуждением полагать, что для Ярославской губернии все закончилось сразу же после ликвидации мятежа в ее административном центре. На самом деле край лихорадило еще несколько лет. Мелкие восстания случались одно за другим. В них принимали участие крестьяне, которыми руководили офицеры, каким-то чудом спасшиеся из разрушенного Ярославля. Важно учитывать, что эти выступления вовсе не были случайными и спорадическими. Предпринимались даже попытки консолидации и координации действий отдельных крестьянских повстанческих отрядов. В качестве связующего звена повстанцы пытались использовать семейство Черносвитовых. Старшего Черносвитова (Кирилла Кирилловича) в свое время Перхуров планировал поставить во главе гражданского управления Ярославля. Этот пошехонский купец даже входил в состав Петроградского отделения «Национального центра». Однако в дни выступления он оказался в Москве. Во второй половине 1918-го и в 1919 году куда более важную роль играл другой Черносвитов. Александр Михайлович, выпускник императорского Александровского лицея. Он был депутатом 4-й Государственной думы и предводителем дворянства в Пошехонском уезде. Вступив по рекомендации Кирилла в «Национальный центр», Александр Черносвитов, во избежание провала, редко появлялся на родине, приобрел фальшивые документы на другое лицо. Он регулярно навещал родственника в Петрограде, принимал участие в конспиративных встречах, выполнял различные поручения. Было установлено, что Черносвитов выезжал в Череповец, где встречался с посланником Колчака и получил от него инструкции по активизации действий крестьянских повстанцев. В его доме в Пошехонье (ныне ул. Пролетарская, д. 4) находили кров и хлеб белогвардейцы, скрывшиеся после подавления мятежа. Командированный в Петроград ярославский чекист Михаил Григорьев с помощью местных сотрудников ЧК выяснил, что здесь, при содействии Кирилла Черносвитова, бежавшие из Ярославля мятежники получили подложные документы и затем возобновляли борьбу против советской власти в составе «бело-зеленых» частей. В частности, они отвечали за организацию крестьянской армии в Пошехонском уезде. Если говорить о крестьянском повстанческом движении в Ярославской губернии, которым край был охвачен несколько лет, то советские источники предпочитали называть его не «зеленым», а «бело-зеленым», чем подчеркивались принципиальные различия от прочих крестьянских повстанцев. Во-первых, на территории Ярославской губернии движение было политизированным и носило ярко выраженный белый антисоветский характер. Во-вторых, оно «окормлялось» офицерством, а потому его можно было считать сознательным продолжением Ярославского «мятежа».
Губерния стала выходить из-под советского контроля в середине октября 1918 года, когда в ходе мобилизации произошли крестьянские выступления в Ильинской, Васильковской и Микляевской волостях Угличского уезда. Кроме отказа служить в Красной армии восставшими выдвигались политические лозунги созыва Всенародного или нового Учредительного собрания, звучали призывы к свержению Советов. Однако в данном случае все закончилось очень быстро. Через несколько дней угличский уездный военком телеграфировал в Ярославль: «Все ликвидировано. Обложили контрибуцией, взяли заложников. Белые растерялись. Красные действовали решительно».
Самым масштабным в 1918 году стало Мологское восстание, которое началось в конце октября – начале ноября и охватило ряд волостей Мологского и Мышкинского уездов. Непосредственным поводом к выступлению стала опись хлебных запасов, проводившаяся в уезде, в ходе которой комбеды наложили на крестьян многочисленные «контрибуции» и осуществили разного рода «реквизиции». Среди крестьян быстро распространились слухи о том, что большевики заберут весь хлеб и зимой придется голодать. Масла в огонь подлили также злоупотребления местной власти и Мологской ЧК. Выступление началось как стихийное, но скрывавшиеся в уезде офицеры (как из местных жителей, так и бежавшие из Ярославля после подавления мятежа) попытались придать движению более или менее организованный характер.
Центрами восстания стали села Покровское-на-Сити, Некоуз, Веретея и другие. Из них объединенные силы крестьян двинулись на Мологу. В городе было введено осадное положение, был создан военно-революционный комитет. Положение казалось настолько критическим, что из Мологи предполагалось эвакуировать по Волге все советское руководство. Однако благодаря резервам, прибывшим из Рыбинска, наступление удалось остановить. После этого повстанцы захватили железнодорожные станции Харино, Шестихино, Маслово. Когда возникла угроза захвата станции Волга и стратегически важного моста через одноименную реку, реакция властей была предельно жесткой. В уездах начался террор, который осуществлялся как отрядами ЧК, так и красными воинскими формированиями. Выступление было окончательно подавлено уже в ноябре 1918 года.
