Улыбка застыла на лице моей матери.
— Генетическое тестирование незаконно. Вы совершили уголовное преступление.
— Хм, это почему же, хотела бы я знать? — Лора Минтон наклоняет голову. — Похоже, что нынешнее правительство не хочет, чтобы мы кое-что поняли. Может быть, вы доставите мне удовольствие, прежде чем меня утащат в трущобы, министр Бейнс. Сколько из наших волонтеров оказалось… — она изображает пальцами кавычки и цитирует государственный гимн: — «Чистыми душой и чистыми телом»?
Лора Минтон делает шаг вперед.
— Ответ — ни одного. В крови каждого, кого мы тестировали, нашлись «примеси». Нет, вы поверите? В нашей случайной группе Чистых мы обнаружили сто двенадцать штаммов этнической принадлежности. Сто двенадцать. О чем это говорит? Это значит, что мы ошибаемся! Мы всегда ошибались! Мы все Отбросы, части одного и того же плавильного котла! Мы едины, и мы одинаковы. Никто из нас не чист. Ни один из нас!
Лора говорит с жаром. Глядя на мою мать за ее спиной, можно подумать, что ей влепили пощечину.
— Мы — крошечная островная страна. Кто только не вторгался сюда — римляне, саксы, викинги, норманны, и все они оставили неизгладимый след в наследии нашей страны. И прежде чем мы стали холодными, враждебными и замкнутыми, мы принимали иммигрантов на эти берега с распростертыми объятиями. Мы воспевали этническое разнообразие! Африканцы, индийцы, китайцы, пакистанцы, испанцы, итальянцы, можно перечислять до бесконечности. Представители всех этих народов, да и многие другие, селились здесь на протяжении веков. Они сделали нас такими, какие мы есть. Они сделали Великобританию великой. Они — часть меня. — Лора пристально смотрит в объектив камеры. — И вас, тех, кто сейчас это смотрит на экране. Я готова поспорить, что они также и часть вас.
Зеленые глаза ее лукаво блестят. Она будто обращается ко мне:
— Вы и правда уверены, что каждый из вас такой Чистый, каким считает себя? Вы можете утверждать, что ваша кровь не несет в себе примесей? Не боитесь проверить это? Так рискните же? Почему бы не пройти тест? Почему бы не выяснить это? Вы же не станете наказывать всех подряд за то, что люди хотят знать правду, министр Бейнс? Зачем это делать, если вам нечего бояться?
— Это не имеет значения! Эти дебаты не для ваших тестов были организованы. Есть более насущные проблемы! — Мать наконец находит слова, чтобы прервать ее. — Мы не можем допустить распространения этой чумы. Мы должны быть более радикальными. Мы должны проявлять твердость в отстаивании наших интересов. Мы должны защитить нашу страну. Защитить наших детей!
— Министр Бейнс, почему вы отказываетесь сделать мне одолжение? Почему не хотите проверить вашу кровь? Прямо здесь, в прямом эфире. Чтобы раз и навсегда опровергнуть все эти возмутительные предложения. Со мной в студии есть ученые. Вы готовы пройти тест? Готовы показать нам, насколько вы чисты? Ну, так как?
Молчание. Телекамера берет крупным планом лицо матери. На ее щеках горят два пунцовых пятна, а само лицо как будто вот-вот пойдет трещинами. Она не знает, что сказать. Она не знает, что делать. Впервые моя мать утратила дар речи.
Хошико
До сегодняшнего вечера я почти ничего не знала о Лоре Минтон, но теперь она мне нравится.
— Пройди тест! Пройди тест! Пройди тест! — скандируют обитатели трущоб.
Они скандируют так громко, что не слышно слов Вивьен Бейнс. Зато видны ее действия. Она уходит со сцены. Она покидает собственные дебаты.
Я смотрю на Грету, Джека и Кадира. На их лицах читается восхищение.
Толпа под нами совершенно обезумела. Люди кричат, вопят, смеются.
В воздухе ощущается нечто мощное, почти осязаемое, будто мы связаны невидимой нитью.
Это будто конец чего-то.
И начало чего-то еще.
Бен
На моих глазах, на глазах у Сильвио и всего мира мать отказывается пройти тест и покидает дебаты.
Я поворачиваюсь к Сабатини.
— Она знает, — заявляю я. — Она прекрасно знает, что деление на Чистых и Отбросов — это бред. Бред и большая ложь. Иначе бы она прошла тест.
Вид у Сильвио сконфуженный. Да что там! Совершенно больной. Я даже не предполагал, что его лицо может стать еще бледнее, но, клянусь, теперь оно кажется почти ультрафиолетовым.
— Но я теперь Чистый. Вернее, был им всегда. Эта твоя Хошико, Грета, другие Отбросы в моем цирке, они не Чистые. Они не такие, как я. Не такие, как ты, Бенедикт. Мы выше их. Выше и чище.
Он цепляется за мою руку. Его пальцы дрожат. Ему отчаянно хочется в это верить.
Я с насмешкой смотрю ему в лицо:
— Боюсь, что ты заблуждаешься.
Сабатини встает и принимает властный вид.
— Я устал от тебя, Бейнс! — Он поднимает руку и говорит в свои наручные часы. — Охрана!
В считаные секунды прибегают охранники. Рослые, неулыбчивые, вооруженные.
— Уведите Бейнса! — шипит Сильвио. — Покажите ему его спальню. Уверен, ему будет там очень уютно.
Хошико
Как только толпа наконец рассеялась, Кадир натягивает на голову капюшон.
— Мне нужно отойти, — говорит он нам. — Свен покажет вам ваш новый дом.
Он спрыгивает с платформы и растворяется в темноте.
Свен с фонариком в руке делает шаг вперед — кстати, это первый фонарик, который я увидела в трущобах, — и мы следуем за ним по извилистым переулкам.
На этот раз мы не прячем лиц, отчего всякий раз, когда кто-то смотрит на нас, я вздрагиваю, чувствуя себя более уязвимой.
Рози ждет нас: она по-матерински обнимает меня, и мы шагаем вместе.
— Все будет хорошо! — улыбается она. — Кадир хозяин своего слова.
— Расскажи мне о нем, — прошу я. — Откуда у него такая власть?
Она чуть отстает и переходит на шепот:
— До Кадира здесь не было порядка. Банды, наркотики, оружие. Уличные беспорядки. Не в городе, а здесь, в трущобах. Если честно, Кадир появился из ниоткуда. Сначала это был просто еще один уличный мальчишка. Но вдруг беспорядки прекратились. Внезапно все старые главари банд были найдены мертвыми, и он стал главным.
— Но если он был бандитом — значит он тоже участвовал во всех этих разборках. И не просто вежливо попросил в один прекрасный день других бандитов сложить свои полномочия. Наверняка он тоже убивал. Как еще можно прибрать к рукам власть в таком месте? Он наверняка даже хуже остальных!
— Тсс! — шепчет она, тревожно озираясь. — Нельзя так говорить! Поверь мне, с Кадиром это место преобразилось. — Она дрожит и обнимает себя. — Здесь гораздо лучше, чем раньше.
— Но ведь это не имеет смысла. Как он удерживает власть? Что бывает, если кто-то отказывается подчиняться ему?
