Я медленно встаю. Стукнувшись обо что-то головой, я поднимаю руку и нащупываю над моей головой грубый, каменный потолок. Мне повезло, что я встал осторожно, потому что иначе бы я расшиб себе голову.
Сгорбившись, иду вперед, слепо нащупывая руками путь. Мои ноги что-то задевают. Раздается плеск, я в ужасе отскакиваю назад.
— Пожалуйста, — испуганно шепчу я, не обращаясь ни к кому конкретно. — Пожалуйста, не оставляй меня здесь.
Как будто в ответ на мою мольбу, над моей головой мелькает искра и вспыхивает свет. Слава богу.
Я возвращаюсь к двери и пытаюсь ее открыть, хотя точно знаю, что это бесполезно.
Еще раз взглянув вперед, я вижу, что стою в длинном, узком коридоре, пустом, не считая двух больших контейнеров с водой. На один из них я и наткнулся. Я озираюсь, а потом медленно двигаюсь по коридору.
По обе стороны от меня запертые решетки, а за ними крошечные, похожие на чуланы, комнаты. Они тянутся дальше, похожие одна на другую. За каждой решеткой крошечная койка, на ней — тонкий серый матрац и одеяло. В углу дыра для справления нужды.
Тюремные камеры.
В самом конце — каменная дверь. Толкаю ее; она холодная и неподатливая. Я возвращаюсь. Здесь больше ничего нет, только эти крошечные клетки. Я считаю их — получается сорок.
Внезапно потолок вздрагивает, и на пол летят крошечные осколки камня. У меня над головой раздается топот десятков ног. Топот с каждой секундой все ближе и громче, кто-то спускается по лестнице. Дверь распахивается, и в нее гуськом входит большая группа людей, после чего створки с лязгом захлопываются. Вошедшие останавливаются, сбившись в кучу, и разглядывают меня.
Мы смотрим друг на друга. Затем девичий голос из самой середины группы восклицает:
— Да это же Бенедикт Бейнс!
Хошико
Странно, но мы все же устраиваемся на ночь в этой холодной лачуге. Странно не потому, что она такая убогая. По сравнению с некоторыми из мест, где мы ночевали за прошедшие месяцы, это дворец. Странно потому, что здесь нет Бена. За последний год не было ни одной ночи, когда я не спала в его объятьях; ни одной ночи, когда я, проснувшись, не видела его лица. Здесь же его нет, и это неправильно.
Рози исчезает, а через некоторое время раздается стук в дверь. Джек осторожно приоткрывает ее. За дверью Феликс, как обычно, хмурый и насупленный.
— Мать велела передать вам еды, — говорит он и сует в руки Джеку какой-то сверток.
— Где она ее взяла? — спрашивает Джек.
— Кадир дал. Он взмахнул волшебной палочкой, и теперь вы больше не будете голодать.
Он поворачивается и шагает прочь.
— Погоди! — окликаю его и смотрю на Грету. Ее глаза прикованы к свертку. Она готова съесть его взглядом. — Ешьте, — говорю я. — Я хочу быстро переговорить с Феликсом. Можете начать без меня.
Джек пристально смотрит на меня. В его взгляде читается смешанная с любопытством тревога. Когда он кивает, я выхожу из дома и закрываю за собой хлипкую дверь.
Феликс холодно смотрит на меня, будто сердится за что-то.
— Я хочу кое-что спросить, — говорю я ему. — О Кадире. Что он за человек?
— Откуда мне это знать?
— Ну, твоя мать говорит о нем как о спасителе… это так?
Он кисло улыбается:
— Уж если дьявол, то хорошо знакомый, кажется, так говорят?
— Неужели? Как это у него получается? Чтобы все здесь ходили по струнке? Лично мне это не кажется правильным. Что будет, если люди откажутся выполнять его приказания?
Феликс оглядывается, затем наклоняется ко мне и понижает голос:
— Чистые, Лора Минтон, Кадир, они все одинаковы, если их как следует отмыть. Им всем нужна власть. Они все хотят править. Зачем Кадиру желать, чтобы его маленькое королевство рухнуло? Он и так счастлив здесь на своем троне. Он лишь тогда поддерживает изменения, когда видит, что ему это выгодно. Единственные, кто действительно готовы разрушить все и начать снова, — это «Братство». То, что моя мать говорит о нас, неправда. Мы лишь тогда опасны, когда это нужно.
Мы. Он вступил в их ряды. Рози была права: уже слишком поздно.
Мой собеседник переходит на шепот и буквально сверлит меня взглядом.
— Мы — единственные, кому хватает духа выбраться туда и делать то, что нужно делать. Даже Лора Минтон всего лишь хочет посидеть в кресле премьер-министра. Мой брат в эти минуты находится в цирке. Значит, действовать нужно прямо сейчас. Не на следующей неделе, не в следующем году. Сейчас. Мы планируем…
Он умолкает.
— Что? Что вы планируете? Что вы задумали?
Он качает головой.
— Даже не знаю, почему я говорю с тобой об этом. — Он отворачивается и шагает прочь.
— Стой! — кричу я. — Что ты собрался делать прямо сейчас? У меня в этом цирке друзья, я имею право знать.
Он смотрит на меня через плечо.
— Приятного аппетита, — говорит он и скрывается в темноте.
Когда я возвращаюсь в лачугу, Грета и Джек уже сидят на полу, положив между собой фонарик. Его тонкий луч освещает горку сэндвичей перед ними. Боджо уже схватил один и деликатно покусывает его.
— Он не смог дождаться, — извиняется Грета. — В отличие от нас, — вздыхает она. — Джек сказал, что мы должны подождать тебя.
— Могли бы начинать и без меня, — говорю я. — Ладно, давайте есть.
Сэндвичи свежие: таких свежих я ни разу не ела. Ломти хлеба толстые и мягкие, а не сухие и черствые. Между ними по толстому куску розового мяса. Наверное, это ветчина.
Свежие сэндвичи с ветчиной. Еще одно из многих чудес, на которые способен Кадир.
Мы жадно поели и стали раскладывать на влажном полу одеяла. Грета свернулась калачиком рядом со мной, как когда-то в цирке, Боджо устроился у нее под бочком, мягкий теплый комок под одеялами.
По идее, я должна отпихнуть их обоих. Я каждый день в течение нескольких месяцев читала Грете нотации о том, что нельзя спать с животным.
Но я ничего не говорю. Я благодарна, что они здесь, со мной, с ними мне не так одиноко.
— Хоши? — шепотом спрашивает Грета.
— Да.
— Ты думаешь о Бене?
Я вздыхаю:
— Да, я о нем думаю. Хотелось бы знать, что с ним все в порядке.
Она резко поднимает голову и ахает:
— Но ведь с ним все в порядке, правда? Он сказал, что они не причинят ему вреда.
Думаю, мне не стоит делиться с ней своими опасениями.
— Да. С ним все в порядке, я уверена. Я просто скучаю по нему, вот и все.
— Я тоже скучаю по нему.
