Я всегда был очарован волками, тем, как устроены их стаи. Этот наверняка вожак, альфа-самец. Должна также быть и альфа-самка и прочая волчья иерархия.
Вперед пробивается еще один волк — старый и худой. Другие с рычанием бросаются на него, и он отскакивает назад. Его нога кровоточит, он, жалобно поскуливая, лижет рану. Это омега, самый слабый волк в стае.
Мясо исчезло за считаные мгновения, но звери остаются, хищно обнюхивают землю в поисках остатков мяса, лижут кровь, которой забрызган пол.
Через несколько минут дверь щелкает и распахивается. Волки разворачиваются и дружно выходят вон. Мне слышен топот их лап над нашими головами. Интересно, куда они бегут? Надеюсь, они не бродят по территории цирка, где им только заблагорассудится.
Вскоре со всех сторон раздается скрежет запоров, и все медленно выбираются в коридор. Лично мне страшновато выходить из крошечной каморки, в которой я, скорчившись, просидел всю ночь. Теперь мне понятно, почему все безо всяких понуканий поспешили в свои камеры.
Накануне вечером, когда я вошел сюда, царящая здесь вонь показалась мне омерзительной, сейчас же она просто невыносима. Смесь животного запаха, запаха мяса и волчьих экскрементов, которые они оставили повсюду. В коридоре я замечаю девушку с метлой в руках. Сморщившись от отвращения, она сметает в кучу волчье дерьмо.
Ко мне подходит Эммануил.
— Ну, как? Жив? — спрашивает он.
Я киваю.
— И так каждую ночь?
Теперь кивает он.
— Да. Каждую ночь. Они пытаются сломить нас, лишить нас остатков духа. — Он хмурится. Это придает ему свирепый вид. — Этого нельзя допустить. И мы не допустим.
— И что дальше? — спрашиваю я.
— Завтрак, если нам повезет, и репетиции.
— Но я не выступаю. Так сказал Сабатини. Что же мне прикажут делать?
— Наверное, строить, чистить, устанавливать декорации. Не переживай, тебе наверняка найдут применение. Завтра будет команда свистать всех наверх.
— Что же такое произойдет завтра? — спрашиваю я.
Эммануил непонимающе смотрит на меня.
— Что будет завтра? Разве ты не знаешь? Завтра премьера. Завтра цирк дает свое первое представление.
Хошико
В прихожей Кадира Грета, Джек и Рози сидят на краешках стульев. В глазах у них отразилась тревога.
— Хоши! Слава богу! — Грета едва не сбивает меня с ног, так быстро она бросилась ко мне. — Что случилось?
— Какие-то типы схватили меня, когда вы все спали. Они собирались сдать меня полиции. — Я смотрю на Кадира, наблюдая за его реакцией. — Кадир меня спас.
Он снисходительно улыбается:
— Как я уже сказал, ничего особенного. Вообще-то, я считаю, что настоящий герой дня — это Боджо.
Он протягивает Боджо руку. Тот смотрит на Грету, похоже, в ожидании одобрения, после чего подскакивает к Кадиру.
— Боджо сказал нам, что ты пропала! — гордо заявляет Грета. — Он разбудил нас! Он был очень расстроен, указывал на дверь и закрывал лапками рот, как будто был в ужасе. И мы поняли, что что-то случилось! Тогда мы побежали к Рози, и она отправила нас сюда.
Джек поднялся со стула и протянул Кадиру руку.
— Спасибо, — говорит он. От его задиристости не осталось и следа. — Огромное спасибо.
— Я дал слово, — отвечает Кадир и смотрит на протянутую руку Джека. — Прошу меня извинить. У меня есть срочное дело. А-а-а, — говорит он, когда дверь открылась вновь и его подручные втащили двоих похитителей. — А вот и оно.
Он попросил нас покинуть комнату. Мы проводили Рози домой, после чего вернулись в свою лачугу. Все молчали. Наверно, потому, что все были потрясены. Всю дорогу домой Грета зевала, Боджо каждый раз театрально ее копировал. В считаные минуты после нашего возвращения оба уже заснули, свернувшись комочком в моих объятьях. Их сон настолько глубокий, что они не слышали никаких ночных звуков.
Они-то не слышат, а вот мы с Джеком слышим. В тусклом свете утра я встречаюсь с ним взглядом. Его глаза смотрят на меня хмуро, с тревогой. Со стороны резиденции Кадира через все трущобы до нас долетают душераздирающие крики человеческой боли — крики пыток, крики агонии.
Бен
Через несколько минут открываются двери и появляются вооруженные охранники. Они выводят нас по крутой бетонной лестнице наверх, а потом конвоируют в старый и шаткий большой сарай, расположенный на дальнем конце поля. Похоже, он стоял здесь долгие годы, задолго до того, как в этом месте решили построить новый, сверкающий огнями цирк. Я никогда раньше не бывал в сарае, но внутри он кажется мне знакомым. Это точно такое же помещение, о каких я когда-либо читал или видел по телевизору. Тускло освещенный, полный ядреных запахов сена и животных. Он разделен на стойла, каждое с поилкой и яслями, а в задней его части устроен огромный чердак, полный сена.
Здесь стоят лошади, которых мы видели прошлым вечером. Одна из них, самая высокая — паломино Сильвио. Она тихо ржет, когда мы проходим мимо, и встряхивает шелковистой гривой. Не считая лошадей, это обычный сарай. Ах да, не считая также верблюдов и — вот это да! — настоящих слонов в тесном углу. Их двое: те самые, которых я видел накануне, они стоят бок о бок. Массивные тяжелые цепи удерживают их за мощные ноги. Когда мы входим, животные смотрят на нас, а затем продолжают трапезу, терпеливо пережевывая корм. Львов нет, чему я более чем рад. Нет и волков. Как я понимаю, этот сарай предназначен для травоядных животных. Он чем-то напоминает экзотический рождественский вертеп.
Охранники сгоняют нас вместе, в самую большую группу, словно еще одно стадо крупного рогатого скота.
— Что происходит? — спрашиваю я Иезекиля.
— Мы здесь едим. — Он восхищенно улыбается мне, как будто сообщает хорошие новости. — Через минуту принесут еду и воду.
Вокруг разбросаны тюки сена, и люди опускаются на них, не сводя глаз с двери. В конце концов, появляются четыре охранника с огромными контейнерами. Один из них — наполненный водой чан, другой — кормушка, наполненная липкой серой массой. Как только я вижу еду, то понимаю, насколько проголодался. Остальные уже вскочили на ноги и выстроились в очередь.
Бросается в глаза, что никто не отпихивает соседей, не лезет вперед, не огрызается на собратьев, как делали волки. Здесь правит не сила. Здесь правят справедливость и доброта. Детей подталкивают вперед, и первой в очереди оказывается самая маленькая девочка. Остальные выстраиваются по росту, только в обратном порядке. Самый последний в очереди — рослый Эммануил.
Один за другим люди выходят вперед, делают глоток из большого контейнера и отходят, уступая место следующему, а сами переходят к корыту. Здесь они опускаются на колени и руками набивают себе в рот мерзкую липкую массу.
