Закрываю глаза и вижу, как тело Амины раскачивается под куполом цирка. Я вижу его каждую ночь и каждый день, иногда в самые неподходящие моменты. Затем вспоминаю несчастное лицо Греты, когда я наконец сказала ей правду. Я старалась не вдаваться в подробности, но от нее было не так-то просто отделаться: она задавала вопрос за вопросом, пока не вытащила из меня всю правду об этой ужасной истории.
Бен горевал по Прии так же сильно, как я горевала по Амине. Мы даже не сразу смогли поговорить об этом, но когда, в конце концов, рассказали друг другу о наших утратах и чувстве вины, о том, что терзало нас обоих, сблизились еще сильнее. По словам Бена, если бы не он, Прия осталась бы жива. Ее бы не настигло столь ужасное наказание. И если бы не я, моя Амина до сих пор была бы жива. Она погибла, защищая меня, защищая Бена.
Я ненавидела себя за это, еще как ненавидела, но Бен раз за разом повторял одни и те же слова: «Амину убил Сильвио. Сильвио и цирк, а не ты». Он говорил это так часто, что постепенно я начала понимать, что он прав: не моя вина в том, что Амину убили, это дело рук Сильвио, а Сильвио уже мертв. Что бы ни случилось, я его уничтожила, и душа Амины может упокоиться с миром.
Я же раз за разом говорила Бену:
— Ты тоже не убивал Прию. Это не твоя вина. Это твоя мать, твоя мать и цирк. Твоя вина лишь в том, что тебе было не все равно. Ты разглядел за ложью правду.
Думаю, ему было даже тяжелее, чем мне. То, какой он увидел Прию в конце, увидел, что они с ней сделали, было выше человеческого понимания.
И теперь ее дети здесь, они смотрят на меня и хотят знать, почему их мама не вернулась домой.
Бен много говорил о них, хотя сам никогда не встречал. Когда Прия умерла, он пообещал самому себе найти их. Он рассказал мне, что говорила о них Прия и как светилось при этом ее лицо. Бен хотел рассказать об этом им, чтобы они тоже знали. Он чувствует ответственность за них. Чувствует, что он перед ними в долгу.
Теперь его здесь нет, потому что он сдался властям ради меня, а они здесь и просят меня сказать, где она, и я знаю, что должна сообщить им правду.
Лица Греты и Джека серьезные и задумчивые, как и мое. Но это не их забота, а моя. Только моя. Я должна это сделать ради Бена.
— Я слышала про вас, — говорю я, и мой голос чуть-чуть дрожит. — И я должна вам кое-что рассказать. Как вы смотрите на то, чтобы нам втроем прогуляться?
Так мы и порешили.
Я выхожу из лачуги. Мы идем по узкой тропинке, садимся на поросший травой курган на окраине трущоб, и я рассказываю им правду об их матери. Но не всю. Я не рассказываю им про тот ужас, который сотворили с ней после смерти, лишь ту правду, которую они должны услышать. Но даже так, их лица перекошены от горя, они прижимаются друг к дружке, прижимаются ко мне. Эта правда заставляет нас всех расплакаться. Правда о том, что их мать никогда не вернется. Правда о том, что она мертва.
Бен
Сильвио остается за столом, а охранники выводят меня вместе с Лией и остальными из сарая. Они гонят нас, как скот, через поле, через ворота, мимо десятков аттракционов и каких-то странных зданий к голове огромного клоуна на вершине одного из маленьких холмов.
Когда мы подходим ближе, я понимаю, что это здание. Яркий, красно-белый купол, который я видел издали, когда приехал сюда, — это остроконечная шляпа клоуна. Его огромное раскрашенное лицо — фасад. Впереди — блестящий красный нос, по бокам из-под шляпы выбиваются кудрявые рыжие волосы. В огромных белых зубах — дверь.
Как только мы ступаем на узкую красную дорожку, что ведет к нему, начинает играть музыка.
Я смотрю на широкую клоунскую улыбку.
Жаль, что здесь нет Хоши.
То есть как хорошо, что ее здесь нет. На самом деле я не хочу, чтобы она была здесь. Надеюсь, она уже за много миль отсюда. Надеюсь, она свободна.
Но если бы она перенеслась сюда всего на одну секунду, только и всего. Если бы я мог увидеть ее прямо сейчас, ко мне бы вернулась храбрость. Она всегда делала меня храбрее. Рядом с ней мне хочется быть хорошим человеком. Она делала меня лучше. Если бы я мог увидеть ее, обнять на мгновение, она бы поделилась со мной своей силой. Трудно быть храбрым, когда не знаешь, где она, не знаешь, что она делает, не знаешь, в опасности она или нет.
Что бы она сказала, узнай она, что я ел за одним столом с Сильвио Сабатини, пока ее друзья хлебали помои из корыта?
Поняла бы она, почему я так поступил? Поняла бы она, что у меня не было выбора? Что я был лишен возможности сопротивляться? Что не подчинись я ему, он бы и дальше продолжил издеваться над другим человеком? И как бы она поступила на моем месте? Оказалась бы она сильнее меня? Нашла бы в себе силы дать отпор Сильвио? Посмотрела бы она на меня тем же взглядом, что и Шон? Взглядом, полным ненависти?
Через пару секунд до меня доносится знакомое жужжание, и Сильвио появляется на своем гольфмобиле.
Подъехав, он выключает мотор и осторожно выходит из машины.
— Подождите снаружи! — приказывает он охранникам и нажимает на часах кнопку. Рот клоуна разевается. Сильвио тростью подталкивает нас к нему.
Мы подходим ближе. Клоун будто глотает нас одного за другим. Меня мучает вопрос: выйдем ли мы отсюда или кто-то будет съеден заживо?
Хошико
Спустя какое-то время слезы кончаются, мы просто сидим молча.
— Я знал, что она мертва, — наконец говорит Нихал. — Она бы никогда нас не бросила. Что бы они с ней ни делали, она все равно возвращалась к нам.
— Я не знаю, важно это для вас или нет, но Бен тоже любил ее.
— Но ведь она не была его мамой! — гневно восклицает Нила. — Она была нашей мамой, а теперь ее не стало.
— Ты несправедлива, — одергивает Нихал сестру. — Бена мама тоже любила, — говорит он мне. — Она рассказывала нам о нем. По ее словам, он никогда не обижал ее. Она говорила, что у него добрая душа. Благодаря ему она надеялась, что в один прекрасный день все изменится.
— Мы хотели познакомиться с ним, — говорит Нила. — Мама всегда говорила, что когда-нибудь мы сможем это сделать.
— Так и будет. Он тоже хочет познакомиться с вами. — Я улыбаюсь, хотя внутри чувствую холод и страх. Где же Бен? Что он сейчас делает?
— Как ты думаешь, мама на небесах? — спрашивает меня Нила.
Что мне на это ответить? Должна ли я сказать ей, что на самом деле я думаю: что рай — это просто сказка, которую люди придумали лишь затем, чтобы попытаться убедить себя, что в этом паршивом существовании, которое называют жизнью, есть некий высший смысл? Даже если Бог существует, почему он постоянно посылает нам испытания? Не пора ли ему очнуться и устранить все гадости в этом ужасном мире, который он сам же и создал?
— Да, — решительно отвечаю я. — Я так думаю. И думаю, она гордится вами обоими.
