Нила печально улыбается:
— Надеюсь, однажды я увижу ее снова.
— Непременно, — заявляю я с уверенностью, которой, по правде говоря, на самом деле не чувствую. И тотчас спешу добавить то, во что действительно верю. — На самом деле она никуда не ушла. Она здесь: она часть тебя. Закрой глаза. Почувствуй, как бьется твое сердце.
Я показываю им, как это сделать. Я чувствую Амину глубоко внутри меня. Она навсегда осталась со мной. Я чувствую ее любовь, чувствую ее доброту. А вот Бена я не чувствую. Это хорошо. Это значит, что он жив.
— Когда-то в цирке мы зажигали свечи, чтобы вспомнить тех, кого с нами нет, — говорю я им дрожащим голосом. — Мы благодарили их за все хорошее, что они принесли в этот мир. Думаю, мы могли бы сделать то же самое и для вашей мамы.
— Где же нам найти свечу?
— Не знаю. Но если хотите, я попробую достать.
— Нужно устроить похороны, — серьезно говорит Нихал. — Дядя сказал, что давно пора это сделать. Он и тетя спорили по этому поводу. Мы слышали как-то раз ночью, когда они думали, что мы спим. Дядя сказал, что мы должны как положено попрощаться с ней. Тетя сказала, что это неправильно, потому что вдруг мама еще жива, а похороны — это отказ от надежды.
Нила снова всхлипывает.
— Мы должны ей сказать. Нашей тете. Что мы ей скажем?
— Я пойду с вами, — говорю я. — Мы вместе все расскажем вашей тете.
— А на похороны ты тоже придешь? И зажжешь свечу, как сказала?
Моя первая реакция — паника. Я ведь не знала Прию. На ее похоронах я чужой человек. Как я могу скорбеть о ней, если я ни разу ее не видела? Это фальшиво.
Увы, посмотрев на их несчастные детские личики, я знаю: у меня нет выбора. Конечно, я могу скорбеть о ней. Слезы, которые я только что пролила, я пролила не по себе, не по моей жизни. Я пролила их по ней, по Прии и ее прекрасным детям. Я не знала ее, но они ее любили, и Бен ее тоже любил. Благодаря ей Бен стал хорошим, нежным, добрым и храбрым. Она открыла ему правду. Я должна почтить ее память, должна вспомнить, кем она была. Ради него, ради них, ради нее.
— Да. Если остальные члены вашей семьи не будут против, — отвечаю я. — Пойдемте, я провожу вас домой.
Бен
Клоунский зал очень большой. Он не такой огромный, как Аркадия, но все же внушительнее, чем главная арена старого цирка. Новая версия драматичнее, экстравагантнее, ярче прежней. Все сделано с расчетом на толпы зрителей.
Свет выключен, но даже при тусклом освещении цвета яркие, насыщенные. Они тотчас бросаются в глаза — красный, зеленый, синий, желтый. Мы как будто попали в детский сад.
— Надевайте свои костюмы и скажите Минни, что я требую полный макияж! — рявкнул Сабатини на остальных. Артисты покорно поднимаются на сцену и торопливо идут за кулисы.
— А теперь я объясню вашу новую роль, Бенедикт, — фамильярно обращается ко мне Сильвио. Вы должны поблагодарить меня — для вас нашлось бы самое разное применение. Я мог бы поручить вам убирать за животными, и вы бы весь день возились с кучами вонючего навоза, или же я мог подобрать для вас физический труд: колоть, строить, подметать. Но я добрый человек, и хотел, чтобы вы почувствовали, что вносите действительно важный вклад в общее дело. Даже если вы не можете выступать на сцене, я позаботился о том, чтобы вы все равно сыграли ключевую роль в одном из наших самых зрелищных номеров!
Он провожает меня в заднюю часть зала, в небольшую квадратную будку со стеклянными стенами, из которой отлично видна сцена. Внутри пластиковые панели, полные рычагов и кнопок, в центре — какой-то большой черный предмет. Он немного смахивает на пианино; там также есть табурет, на который можно присесть. Разница в том, что у него нет клавиш; он покрыт пластиком, вдоль которого тянется ряд больших голубых кнопок, помеченных буквами в алфавитном порядке: A, B, C, вплоть до N. Я робко протягиваю руку к ближайшей.
Сильвио спешит встать между мной и машиной.
— Не надо спешить, Бенедикт, всему свое время! Как только вернутся ваши коллеги, можно будет начинать. От вас требуется лишь одно: сидеть и наслаждаться представлением, время от времени нажимая одну из кнопок. — Он вручает мне буклет. — Пока вы не разобрались, вот вам сценарий. Просто следуйте подсказкам: в соответствии со сценарием нажмите в нужный момент кнопку A, затем следите за действием и, когда потребуется, нажмите кнопку B, и так далее.
Я смотрю на сценарий у меня в руке, потом перевожу взгляд на машину. От дурного предчувствия желудок моментально скручивается в тугой узел.
— Что делают эти кнопки? — с тревогой спрашиваю я.
— Все увидите сами, Бенедикт, все увидите сами.
Один за другим появляются другие: пока это темные фигуры на сцене. Когда Сильвио нажимает кнопку на одной из боковых панелей, мгновенно включается свет. Перед нами группа пестро разряженных клоунов.
Я смотрю на них: их теперь не узнать.
Вот, например, придворный шут в дурацком колпаке. Он ловко жонглирует шарами.
А вот Пьеро. Он чем-то похож на Сильвио — в белом костюме и с нарисованным лицом, за исключением черной шапочки на голове. На его щеках нарисованы маленькие черные слезы. Уголки рта печально опущены вниз.
Рядом Арлекин в клетчатом наряде.
В центре — цирковой клоун с рекламных плакатов, тот, чье лицо намалевано на воротах. То самое лицо, которое мы представляем себе, когда думаем о клоунах. Белое, с густо прорисованными бровями, большой искусственный красный нос и дурацкий кудрявый рыжий парик. Его блестящие лакированные туфли огромные, словно лодки. На нем широкие, ярко-желтые шелковые панталоны, красная куртка и синий жилет, а также галстук в яркий разноцветный горошек. Несмотря на костюм, я вижу, что это Шон. Его выдает хмурый взгляд, который не может скрыть даже эта огромная красная нарисованная улыбка.
Слава богу, он цел и невредим. Меня захлестнула волна облегчения; в первый раз за сегодняшний день я могу вздохнуть полной грудью.
На Лии приталенное платье в цветочек с пышной юбкой, отчего кажется, будто она сидит на торте. На голове парик: белокурые косы приподняты вверх петлями, а их концы торчат по бокам. Лицо ярко раскрашено: неестественно огромные ресницы и круглые розовые пятна на щеках, отчего кажется, будто она пребывает в состоянии постоянного шока.
Искусственные улыбки не слишком хорошо выполняют свою работу. Клоуны выглядят отнюдь не весело. Даже отсюда я вижу на их лицах страх. А вот лицо Сильвио, напротив, светится кровожадным волнением. Он стреляет глазами то на меня, то на них, то на машину с большими голубыми кнопками.
В моей голове мелькает десяток воспоминаний.
Хошико балансирует под самым куполом без всякой страховочной сетки. Львы. Близнецы в резервуаре с акулами. Бедный Анатоль, которым выстрелили из пушки и бросили умирать. Прия.
