Я смотрю на кнопку с надписью C, затем поворачиваюсь к Сильвио.
— Для чего она? — спрашиваю я.
— О, ради бога, парень, просто нажми на нее, и все! — отвечает он.
Моя рука зависает над кнопкой.
Хошико
Я медленно бреду по дорожке назад.
Тучи над моей головой сгущаются и темнеют с каждой секундой. Надо мной тянутся ввысь тени большого города. Я поднимаю взгляд на Правительственный центр. На нем все еще светятся наши фотоснимки. Я думаю обо всем том, что это здание символизирует. Здесь будет жить семья Бена, если Вивьен Бейнс победит. Эти огромные стеклянные глаза будут окнами в ее кабинете. Я смотрю на них и представляю себе, что она стоит там, с гордостью обозревая свои владения.
По другую сторону города я вижу новый цирк.
Он совсем не похож на старый. Вагончиков больше нет, как нет и клубка воздушных туннелей, которыми мы пользовались, чтобы не путаться под ногами у почтенной публики; туннелей, по которым мы сбежали. Старой арены тоже нет — после того как я, взорвав гранату, устроила в ней огромную дыру, она уже не подлежала восстановлению.
Теперь на ее месте выросла другая арена — или даже несколько, судя по внешнему виду. В новом цирке десятки зданий любых цветов и форм, какие только можно себе представить, огромное колесо обозрения и множество других аттракционов.
Я была настолько наивна, что какое-то время считала, что мы уничтожили нашего врага, но он поднялся снова, став еще сильнее, чем раньше.
Мы ничего не добились, Бен, Грета и я. Все, что мы сделали, это привлекли внимание мира к тому, что происходило в цирке. Мы превратили его в поле битвы. Если бы правительство смирилось с тем, что какая-то там канатоходка-Отброс взорвала это место и раз и навсегда уничтожила его, это была бы наша победа. Увы, никто никогда этого не допустит.
Теперь же, похоже, все готово к грандиозному открытию нового цирка. Я не вижу лесов, никаких кранов, никаких признаков строительных работ.
Интересно, там ли сейчас Эммануил, готовится ли к выступлению? А Иезекиль? А все остальные?
Бедная Рози. Бедный Феликс. Какая же это мука для них, знать, что их сын и брат, их Шон, там, и они бессильны что-либо сделать для него. Даже не представляю себе, как они это выносят. Я бы вряд ли смогла.
Наверное, то же самое чувствовала и моя семья, когда меня отняли у них. И что они чувствуют сейчас — если все еще живы. Мико, мой брат, вряд ли меня помнит. Ему уже двенадцать, почти подросток. Что родители говорят ему обо мне? Возможно, ничего. Наверное, слишком сложно сказать слова: у тебя была старшая сестра, но ее забрали в цирк. Возможно, он вообще не знает о моем существовании. Возможно, родители делают вид, что меня никогда не было.
Когда-нибудь я их разыщу, если, конечно, проживу достаточно долго, чтобы выбраться из этого города. Правда, как это сделать? Я даже не знаю, откуда я. Я была слишком мала, когда меня забрали. Знаю только, что это где-то в Англии, но где именно? На севере или юге, востоке или западе? Я ничего не знаю.
Что они чувствовали, когда меня забрали? Наверняка они думали, что я, как и многие другие, умру в этом страшном месте. Но случись такое, они бы не узнали, когда и как. Предположу, что они каждую ночь думали, что это моя последняя ночь на земле.
А может, и нет. Может, они следили за моей судьбой. До того как взорвать цирк, я на протяжении нескольких лет была его лицом, его главным аттракционом. Возможно, они видели меня на плакатах. Цирк мог выступать в моем родном городе, я же об этом даже не догадывалась.
Но даже если они не знали тогда, то теперь наверняка в курсе того, что случилось.
Это была громкая новость: самая громкая, и не только в местных масштабах, но и в масштабах страны, а может, и всего мира. Что они чувствуют, зная, что маленькая девочка, которую забрали у них, оказалась закоренелой преступницей, к тому же безнаказанно сбежавшей от полиции? Думаю, они никому не говорят, что я их дочь. Наверное, им слишком стыдно в этом признаться.
Как это ужасно — не знать правды. Постоянно мучиться вопросами, без конца искать ответы, которые никогда не находятся. По крайней мере, дети несчастной Прии больше не будут терзаться неведением.
Нет, я не права. Теперь им хуже, гораздо хуже, чем мне. Раньше у них была надежда, нечто такое, за что они цеплялись. Теперь у них есть лишь горе и пустота. Теперь им нужно каким-то чудом обрести силу, чтобы противостоять холодной, жестокой реальности, в которой они будут расти без матери.
Смерть — это конец всякой надежды.
Слезы застилают мне глаза, угрожая вот-вот скатиться по щекам. Я вытираю их. Я должна быть сильной. Должна сосредоточиться на позитиве. По крайней мере, в цирке больше нет Сильвио. Кто бы там теперь ни заправлял, каким извращенцем ни был, сомневаюсь, что он такой же зверь, каким был Сабатини.
Я больше не буду думать об этом жутком месте.
Увы, это дается мне с трудом — цирк крепко засел в каждой ячейке моей памяти. Всякий раз, вспоминая его, я злюсь на себя за мою предательскую слабость.
Я так далеко унеслась в своих мыслях, что даже не смотрю, куда иду. Я сворачиваю на дорожку, которая, как мне кажется, ведет к нашей маленькой картонной лачуге, но ее там нет.
Я пытаюсь найти путь назад, но еще больше и больше запутываюсь. Я плутаю туда-сюда и, в конце концов, даже не знаю, в каком направлении я двигаюсь и откуда пришла. Эти трущобы представляют собой бесконечный лабиринт крошечных, сбившихся в кучки хижин, и спустя какое-то время они все кажутся мне одинаковыми.
Тучи над моей головой сгущаются еще больше. Стремительно темнеет. Начинают появляться группы людей, они вновь собираются вокруг костров. Никто не заговаривает со мной. Когда я прохожу мимо, они просто умолкают и безмолвно таращатся на меня.
Должно быть, прошлой ночью они слышали истошные вопли, доносившиеся из дома Кадира. Ужасные, мучительные крики, не смолкавшие несколько часов подряд. А потом ничего. Тишина, которая, казалось, длится вечно. Знают ли они, что это из-за меня?
Мимо, едва не сбив меня с ног, пролетает ватага детей, а потом дорогу мне перебегает огромная крыса с блестящими глазками.
Между тем начинается дождь, сначала слегка накрапывает, но затем становится все сильней и сильней. Холод проникает под мою тонкую одежду, пробирая до самых костей. Люди, собравшиеся было вокруг костров, быстро расходятся по своим лачугам. Я в полном одиночестве бреду по опустевшим дорожкам в поисках Греты и Джека.
Неужели Бен сейчас где-то в этом огромном городе? Есть ли у него крыша над головой? Он в безопасности?
Я понимаю, что окончательно заблудилась. Я вновь оказываюсь на дальней окраине трущоб, недалеко от того места, где мы вошли сюда вчера и куда прошлым вечером меня привели похитители. Я подхожу к огромному мусорному террикону и поворачиваюсь лицом к центру трущоб. Думаю, теперь я сориентируюсь.
