Я чувствую в пальцах рук легкое покалывание. Я шевелю пальцами ног. Глотаю.
Наркотик отпустил меня так же быстро, как и парализовал.
Я не начинаю двигаться, просто для того, чтобы Сильвио запаниковал, но когда он пальцами поднимает мне веки, чтобы посмотреть на мои зрачки, я чувствую на своем лице его горячее, зловонное дыхание и просто не выдерживаю. Я отталкиваю его и отодвигаюсь сам.
Он издает вздох облегчения.
— Молодец, мой мальчик! Ты вернулся к нам. Я знал, что дал тебе нужное количество. — Сабатини ухмыляется. — Переборщи я с дозой, результат, безусловно, был бы другим. Я, конечно, мог бы тебя убить в любое удобное для меня время, всего лишь несколькими уколами моей трости. Но не сейчас, мы еще немного поиграем в эту игру. Полагаю, именно за этим сюда и пожаловала твоя мать. Ей, вероятно, нужны новости о тебе. Я пообещал ей, что быстро вправлю тебе мозги. Как ты думаешь? — Он достает трость и начинает вертеть в руках. — Тебе еще не надоели твои маленькие каникулы в цирке?
Дверь бесцеремонно распахивается, и на пороге появляется моя мать. Но она не одна. Рядом с ней маячат знакомые лица.
— Просто великолепно! — воркует Сильвио. — Семья снова в сборе!
Хошико
Подручные Кадира приносят стол и стулья, и мы все четверо садимся. Затем один из них возвращается с чаем и печеньем. Настоящим печеньем. На тарелке. Не в силах удержаться, я хватаю одно и тотчас отправляю в рот. Печенье свежее.
Я ловлю на себе взгляд Лоры.
— Извините, — бормочу я.
Она улыбается.
— Ерунда, ешь, сколько влезет, моя дорогая.
Рядом со мной Грета блаженно жует и даже вздыхает от удовольствия.
Я беру еще одно печенье, с шоколадной крошкой, и осторожно снимаю зубами кусочек шоколада. Он тает у меня на языке. Тогда я засовываю печенье в рот целиком и начинаю им хрустеть.
Наконец, печенье съедено, а я чувствую себя чуть более уверенно.
Я настороженно смотрю на Лору и Кадира. Они оба улыбаются. Оба ведут себя по-дружески. Выходит, что они хорошие люди? Тогда почему мне с ними так неуютно? Почему они кажутся мне ястребами, что кружатся надо мной и Гретой? Будто мы с ней вкусные маленькие мышки, на которых они сейчас набросятся и сожрут с потрохами.
— Грета? — Кадир отечески улыбается ей. — Помнится, ты о чем-то просила.
Она ахает и сплетает пальцы:
— Шоколадный торт?
— Именно. Шоколадный торт. Минуточку, дай подумать… Сумел ли я достать шоколадный торт?
Всякий раз, когда Кадир открывает рот, я невольно смотрю на его зуб с бриллиантом. Вдали от света он не сверкает. Наоборот, кажется гнилым или как будто на него налип комок пищи. Лишь присмотревшись, понимаешь, что это вовсе не гнилой зуб, а огромный, драгоценный камень.
Кадир хлопает в ладоши, и появляется Свен. В его руке — тарелка, а на тарелке огромный шоколадный торт с толстым слоем глазури. В торт вставлены свечи. Семь штук.
Грета снова ахает. Она как будто вот-вот лопнет от восторга.
— Вот видишь, я сдержал свое слово!
Такого высокомерия в голосе, как сейчас у Кадира, я не слышала никогда раньше.
— Вот он! Ой, а это что такое? Свечи! Семь свечей! Скажите, кому из нас семь лет?
— Мне! — восклицает Грета и внезапно грустнеет. — Но ведь сегодня не день рождения. — Она обиженно надувает губки. — Мы вообще не знаем, когда мой день рождения. Я забыла дату.
— Тогда пусть он будет сегодня! Чем этот день хуже других? Скажи, Грета, тебе когда-нибудь дарили на день рождения торт?
Она качает головой и огромными, сияющими глазами смотрит на вкусный подарок.
Мы все дружно ей улыбаемся — Кадир, Лора, даже зловещего вида громилы в углу.
Я смотрю на ее лицо. Она совершенно околдована. Зачарована этим тортом.
Слезы щиплют мои глаза. Губы предательски дрожат. Еще ни разу я не видела ее такой счастливой. Сама не знаю почему, но я готова расплакаться.
Кадир протягивает руку и зажигает свечи.
— И что мне делать теперь? — спрашивает Грета.
— Как что? Задуть их, конечно. Но сначала надо загадать желание. Причем совершенно новое. Потому что твое старое уже сбылось.
Грета широко открывает рот, набирает полную грудь воздуха, закрывает рот и надувает щеки.
— Стоп! — внезапно произносит Лора Минтон. — Кадир, мне кажется, ты что-то забыл. — Она взглядом указывает на Грету. — От этих твоих дружков там, в углу, никакой пользы. По такому случаю мы должны спеть «С днем рождения тебя!». Ну-ка все, давайте присоединяйтесь! С днем рождения тебя! С днем рождения тебя… — Она умолкает. — Я что, одна должна петь? — возмущается она и поет снова. На этот раз к ней присоединяется Кадир; под его суровым взглядом подручные в углу тоже бормочут слова песни себе под нос.
Я перехватываю взгляд Греты, улыбаюсь ей и, качая в ритм головой, тоже подпеваю.
Когда мы заканчиваем петь, Грета крепко зажмуривает глаза и за один раз задувает все свечи. Лора хлопает в ладоши.
— Молодчина, с первой попытки! Значит, твое желание сбудется!
— Это точно? — спрашивает Грета.
— А как же иначе! А теперь давайте кушать торт! Предполагаю, ты хочешь отведать его первой?
Грета радостно кивает. Но затем задумывается и с застенчивой улыбкой смотрит на меня.
— Нет, пусть лучше Хоши!
— О, какой замечательный ребенок! Какой воспитанный! Тогда давай поступим так: пусть Хоши отрежет вам обеим по куску, хорошо?
Все в ожидании смотрят на меня, даже Боджо.
На краю тарелки нож. Еще ни разу в жизни я не резала подаренный на день рождения торт. Да что там, я его в глаза не видела! Я беру в руки нож и погружаю его в толстую глазурь, отрезая огромный кусок влажного, липкого торта. Учитывая отсутствие опыта, у меня получилось очень даже неплохо.
Я осторожно протягиваю кусок Грете. Та смотрит на него с обожанием.
— А ты? Тебе ведь тоже положен кусок!
— Через минутку. А ты пока ешь свой. Сначала я хочу поговорить с этими людьми.
Она вопрошающе смотрит на меня. Я киваю. Получив мое одобрение, она впивается зубами в торт и улыбается мне огромной шоколадной улыбкой. Она уже перемазалась вся — даже щеки и те в коричневых мазках шоколада.
Пару секунд Лора и Кадир с теплой улыбкой смотрят на нее, затем молча переглядываются и поворачиваются ко мне.
— Итак, — говорю я, глядя то на одну, то на другого. — А теперь скажите мне, что, собственно, происходит?
Бен
По идее, мне положено что-то чувствовать, видя перед собой после долгой разлуки отца и Фрэнсиса. Но я ничего не чувствую. Вообще ничего.
