Будь Бен на свободе, будь он со мной, возможно, ее слова вселили бы в меня надежду, но сейчас они наполняют меня даже большим страхом, чем прежде. Если Вивьен Бейнс действительно в ярости, ей наверняка захочется на ком-то ее сорвать. И кто лучше всего подходит на эту роль, нежели несчастные цирковые артисты? Или родной сын — тот самый, который первым нашел в себе мужество открыто выступить против нее, который зажег первую искру, из которой разгорелся весь этот ад?
Если он своим поступком причинил ей ущерб, разве не захочет она отомстить ему? Покарать, подвергнуть мучениям?
И если я сейчас выступлю с речью против нее, не сделаю ли я ему только хуже?
Сидящая рядом со мной Лора Минтон продолжает говорить.
— Нам нужно, чтобы тебя увидели как можно больше людей. Мы должны снять идеальное интервью, а затем с одной попытки залить его в Чистую Сеть и на телеканалы. У меня есть спонсор, владелец технической компании, он пообещал сотворить чудеса. То, что ты скажешь, должно быть ярким и острым, должно бить в цель! Если у нас все получится, твоя речь, Хошико, забьет последний гвоздь в крышку гроба этого режима!
Наверное, она говорит правильные слова, но мне все равно. Для меня самое главное — освободить Грету и Бена. А остальная страна пусть позаботится о себе сама.
Впрочем, нет, не совсем так. Мне небезразлична судьба моих цирковых товарищей. Судьба Эммануила, Иезекиля, всех остальных.
Я представляю себе их лица, такие дорогие для меня. А также лица тех, кто не дожил до сегодняшнего дня, многие десятки лиц. Я представляю себе Амину. Я чувствую ее в своем сердце. В отличие от меня, у нее никогда бы не возникло таких эгоистичных мыслей. Я точно знаю, что бы она сказала. Знаю, как бы она поступила.
Мы должны бороться с несправедливостью, сказала бы она. Ради себя и ради других. Мы должны сражаться всеми доступными нам средствами.
Она пожертвовала собой, чтобы спасти меня.
Ее смерть не должна быть напрасной. Я не имею права думать лишь о себе. Я должна сражаться. Ради нее. Ради всех друзей, которых я потеряла. Ради всех несчастных, что сейчас подвергаются в цирке нечеловеческим мукам, готовя себя к ужасу предстоящей премьеры.
Это мой долг перед ними.
Я оборачиваюсь к Кадиру.
— Я все сделаю, обещаю тебе, — говорю я ему. — Прошу лишь об одном: верни Грету. Пусть она выступит со мной. Она давно хотела это сделать.
— А, Грета! — говорит Лора Минтон и бросает на Кадира быстрый взгляд в зеркало. — Я думала, мы задействуем и ее тоже.
Она не знает, что сделал Кадир. Если я скажу ей, остановит ли она машину? Потребует ли она, чтобы Грету немедленно выпустили? А если да, то выполнят ли ее требование?
Кадир бросает мне предостерегающий взгляд:
— Нет, ее не будет. Я потом все объясню. Думаю, с нас хватит одной Хошико. Зато у нас есть обезьянка. Боджо будет отлично смотреться на телеэкране.
Лора кивает:
— Не сомневаюсь. Но я бы предпочла, чтобы там была и Грета, даже если она будет молчать.
— Видишь, она нам нужна, — говорю я Кадиру.
Он в очередной раз одаривает меня колючим взглядом, от которого мне становится еще страшнее за Грету.
— Нет, боюсь, будет только Хошико, — говорит он Лоре. — Вместо Греты будет Боджо. Думаю, вместе у них отлично получится.
— Даже не сомневаюсь, — улыбается Лора.
Пока мы едем, она исподтишка поглядывает на меня, и по ее лицу вновь мелькает уже знакомая мне брезгливость.
— Думаю, нам нужно слегка подготовить тебя перед выходом в эфир. В студии ты сможешь принять душ. А еще у меня для тебя есть сюрприз. Думаю, он тебе понравится.
Она смеется:
— Нет-нет, не пугайся. Это будет весело, обещаю тебе. Ты снова станешь звездой. К черту Вивьен Бейнс с ее дешевыми трюками и изощренными новомодными пытками. Ты непременно затмишь ее шоу! Я вот что тебе скажу, Хошико: ты, я, Кадир, вместе мы располагаем большей властью, чем когда-либо будет у этой женщины. Мы дадим ей хороший пинок под зад. Мы уничтожим ее и ее цирк!
Бен
Мы пересекаем внутренний двор. Меня мгновенно посещает мысль о том, насколько это место больше старого, передвижного цирка. Новый цирк огромен, это настоящий город внутри города. Неудивительно, что Сильвио разъезжает по нему в гольфмобиле. Мы катим дальше, мимо холма Аркадии, мимо десятков других зданий — разной формы, разных цветов, мимо аттракционов луна-парка, огромного колеса обозрения, мимо каруселей и автодромов, киосков, палаток и прочих увеселений к самому последнему зданию в дальнем конце территории, рядом с гигантским забором.
Это сарай черно-бурого цвета, совершенно невзрачный на вид. Такое впечатление, будто он построен из старых грузовых контейнеров. Краска местами вздулась и уже шелушится. Он совершенно не вписывается в общую яркую, праздничную картину, однако в этом есть своя изюминка. Как будто он нарочно не пытается подражать остальным зданиям. Как будто ему все равно. Вывеска над дверью выполнена в стиле уличных граффити. Мне требуется пара секунд, чтобы прочесть, что там написано: «Игровая Зона».
Сильвио берет трость и выпрыгивает из гольфмобиля.
— Выходите! — рявкает он Иезекилю и мне. Мы нехотя вылезаем из машины и вслед за ним входим внутрь.
Внутри темно, если не считать старинных игровых автоматов вдоль стен с их гипнотически мигающими экранами. Сильвио тычет в нас тростью, подгоняя к другой двери. Иезекиль по-прежнему избегает смотреть мне в глаза. Его взгляд устремлен в пол. На его лице нет привычной хитроватой улыбки.
Как только мы входим во вторую дверь, Сильвио толкает Иезекиля дальше, к узкой лестнице слева от нас.
— Иди и приготовься. Надень костюм и займи позицию! — приказывает Сабатини.
Иезекиль бросается вверх по лестнице и исчезает наверху. Слышно, как он ходит над нашими головами. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, куда я попал.
Вдоль стены выстроились в ряд двенадцать черных стульев. Мягкие, кожаные, с подголовниками — типичные стулья геймеров. Перед каждым что-то вроде панели управления — джойстик и куча разных кнопок и рычагов. Они поставлены лицом к яме в полу. В яме торчат ряды острых зубьев, как будто на ее дне установлены десятки огромных пил.
Наверху, метрах в восьми над землей, через всю комнату натянута веревочная сетка. Она похожа на сетку футбольных ворот, но у нее более крупные ячейки, метра два в ширину.
В дальнем ее конце зловеще притаились два паука. Нет, конечно, не настоящие, а механические. Каждый размером с мотоцикл. У них черные, мохнатые тела, четыре пары тонких длинных ног и желтые, безжизненные глаза.
Сильвио берется за один из стульев. Его короткие ножки свисают, словно у ребенка. Наклонившись к панели управления, он нажимает кнопку. Панель освещается, раздается негромкое жужжание, и паук напротив нас медленно поворачивается на веревочной паутине. Его глаза вспыхивают желтыми огоньками.
