Когда в 1983 году KISS наконец решили выступать без грима, то оказалось, что без маски я еще больше Звездный Мальчик. Точнее, Звездный Мальчик захватил мою личность. Мое настоящее лицо стало лицом Мальчика. Да, того застенчивого обороняющегося нелюбимого ребенка я до какой-то степени задавил, запретил, загнал внутрь, но я никак его не изменил, не перестроил, никем другим не заменил. Я был чем-то типа раковины или пустой лодки. Я все еще искал идеал личности, которой хотел бы стать, а Звездный Мальчик, хоть теперь и без звезды вокруг глаза, оставался тем образом-посредником, через который я общался с миром. Но я все еще считал — или, во всяком случае, верил — в то, что людей проще держать на расстоянии вытянутой руки, чем принимать их близко к сердцу. В конце концов, ведь для того, чтобы тебе было хорошо с людьми, тебе должно быть хорошо с самим собой в первую очередь, а мне-то с собой хорошо все еще не было. Посему и в жизни моей все продолжало идти совсем не так, как надо. Где моя семья? Где мои друзья? Дом мой — что это, где оно?
От той основополагающей истины, что мне до сих пор некомфортно в моей собственной шкуре, никуда было не деться. А если ты не можешь уйти от правды, то у тебя два варианта: либо онеметь — оглохнуть — перестать чувствовать. Либо постараться что-то починить. Вот именно так просто, и никак иначе. А я так нарисован — простите двусмысленность — что для меня выход — это починить себя, а не обдолбаться до бесчувствия. Вот даже в самые тяжкие жизненные периоды — когда моя группа распадалась, когда близкие люди откидывались из-за наркотиков, когда я в отчаянии корчился на полу после развода с первой женой — чувство самосохранения и сильная потребность улучшить себя превосходили все остальные импульсы.
Для некоторых людей опыт близкой смерти становится прозрением. На самом деле, прочтите полку автобиографий рок-музыкантов, и вы увидите, что близость того света для многих из них стала поворотной точкой жизни.
Но у меня вообще не было попыток суицида. Я не злоупотреблял ни наркотиками, ни алкоголем, так что не приходил в себя в реанимационной палате, где мог бы обдумать, как жить дальше. Тем не менее со смертью встречался, и, конечно, такие серьезные моменты заставляли задуматься о душе. Но скажу честно: ничто из этого не оказало на меня столь сильного влияния, как одно событие, которое трудно назвать очень рок-н-ролльным. Откровение явилось мне не тогда, когда я совал ствол пистолета в рот или лежал на больничной койке с дефибриллятором. Оно явилось благодаря участию в одном Бродвейском мюзикле.
В 1999 году я получил главную роль в «Призраке оперы» Эндрю Ллойда-Уэббера, который поставили в Торонто. Заглавный персонаж спектакля — композитор, который носит маску, чтобы скрыть обезображенное лицо. Ну и главную роль играю я, родившийся без уха чудище Стэнли, который всю жизнь пел на сцене, закрасив лицо гримом. Одна сцена в мюзикле психологически очень сильно на меня подействовала. Это тот эпизод, где Призрак, в своем плаще и маске, выглядит очень элегантным, хоть и опасным. Незадолго до того, как похитить и спрятать в своем логове Кристину — певицу, в которую он влюблен, он наклоняется к ней, а она снимает его маску и обнаруживает страшное лицо. Именно этот момент близости, когда Кристина трогает его лицо без маски, сильно задел меня за живое.
Так вот однажды, в то время, когда я играл Призрака, в театр пришло письмо на мое имя. Написала его зрительница, недавно посмотревшая наш спектакль. «Вы так вживаетесь в образ, что прямо становитесь персонажем, — писала она, — я ни у одного другого актера такого не видела». А далее она написала, что работает в организации под названием AboutFace, которая помогает детям, у которых деформировано лицо. «Могло бы вас заинтересовать сотрудничество с нами?»
Ого! Как это она так все просекла?
Про ухо мое я никогда ничего не говорил. Я еще подростком, как только разрешили, отрастил длинные волосы — закрыл ими ухо, а про свою частичную глухоту не упоминал нигде и никогда. Эти секреты я хранил строго. Слишком личное, слишком болезненное. Я решил позвонить этой даме, не зная, чего ожидать и что сказать. Но я открылся ей — и мне сразу полегчало. А вскоре я уже сотрудничал с ее организацией. Я общался с детьми и их родителями, рассказывал про свою проблему, как я ее переживал, выслушивал их рассказы, в общем, делился опытом. Эффект для меня был совершенно удивительным.
Разговаривая про то болезненное, что я хранил в тайне так много лет, я почувствовал невероятное облегчение. Меня освободила правда, правда и «Призрак оперы». Каким-то образом маска Призрака помогла мне раскрыть себя. В 2000 году я принял на себя роль спикера организации AboutFace. Оказалось, что когда я помогаю другим, то и сам выздоравливаю. В жизни моей воцарилось неведомое до того спокойствие. Я ведь все время искал каких-то внешние зацепки, которые помогут мне выбраться из бездны, тогда как вся проблема скрывалась только внутри меня.
Невозможно взять кого-то за руку, пока твоя ладонь сжата в кулак.
Красоту вокруг себя не разглядишь, если не видишь ее у себя внутри.
И если сам погряз в собственном ничтожестве, то и других людей не оценишь.
Я осознал, что не те люди слабы, которые показывают свои эмоции, а те, которые их прячут. Мне пришлось пересмотреть свое представление о том, что такое «сильный». Быть действительно «настоящим мужчиной» — это значит быть сильным: настолько сильным, чтобы плакать, настолько сильным, чтобы быть добрым, сочувствующим, пропускающим других вперед себя, боящимся, но все же ищущим свой путь, прощающим и просящим прощения.
Чем больше я примирялся с собой, тем больше мог отдавать. И чем больше я дарил себя другим, тем больше я обнаруживал того, что должен отдать.
И вскоре после этой перемены во мне я познакомился с Эрин Саттон, умной уверенной адвокатессой. Мы с самого начала были совершенно честны друг с другом, полностью открыты друг другу; ноль драмы вообще. Она все понимала, заботилась обо мне, во всем меня поддерживала, и, что самое главное, вела себя уверенно, последовательно и стойко. Мы не ринулись в отношения сразу, но несколько лет спустя поняли, что не можем даже представить себя отдельно друг от друга. «Я и не надеялся, что у меня когда-нибудь будут такие отношения, — признавался я ей. — Потому что я вообще не знал, что такое бывает».
Такой жизни я искал.
Это плата.
Вот что чувствуешь, когда ты… целостен.
И именно некий поиск, постоянное стремление к тому, что я должен, как мне казалось, иметь — не только в материальном плане, но и в смысле того, кем мне следует быть, — дали мне возможность достичь этой точки. Поиск этот начался с постановки цели стать рок-звездой, а закончился чем-то совершенно иным.
Вот о чем, собственно, эта книга. Также я хочу, чтобы в один прекрасный день ее прочитали мои дети, несмотря на тот факт, что избранный мной путь оказался долгим, тяжким и петляющим по разным диким местам и временам. Я хочу, чтоб дети поняли, какова была моя жизнь — со всеми ее бородавками и всем прочим. Я хочу, чтоб они поняли, что на самом деле все всегда зависит от нас, и что любой может сделать свою жизнь прекрасной. Да, возможно, будет тяжело. Наверное, займет больше времени, чем ты думаешь. Но это возможно. Для каждого.
