Что?
Я не понимал, отчего это Эйс с Питером помешались на размере своих членов, но со временем заподозрил, что, возможно, через это они себя определяют, то есть для них размер имеет важное значение.
На наш первый концерт пришло меньше десяти человек. Пространство было рассчитано примерно на пятьсот. А мы все равно играли так, чтоб крышу здания сорвало, потому что понимали: мы запомним этот концерт навсегда. И нам было здорово!
Я хочу это помнить всегда.
В следующие два вечера толпа тоже была небольшая. И после каждого концерта мы ехали на 23-ю улицу, чтоб сгрузить аппаратуру на базу. Эйс неизменно сидел позади и бухал. К его личности мы все еще старались привыкнуть. Концерты подтвердили, что с музыкальной точки зрения он — все, что мы искали в гитаристе. Но они же подтвердили то, что он один из самых ленивых людей, хотя нет, он — этот самый самый ленивый человек, который мне когда-либо встречался.
Эти первые концерты мне кое-что прояснили. Я всегда хотел для группы звук большой, мощный, эдакий двухгитарный ледокол. Как у Humble Pie. Его элементы у нас появились. Но нам все равно недоставало веса, солидности, масштаба. И я просто физически чувствовал, как ребята ставят будущее группы на карту — на сцене они вели себя так, как будто мы какая-то мелочь. Эйс на одном из концертов принялся что-то бормотать в микрофон. Питер сказал: «Хочу сказать моим друзьям с Кенерси — спасибо, что пришли!». Они не звучали как музыканты высшей лиги. И это уменьшало тот образ, который я хотел проецировать. Восприятие было реальностью. Я осознавал, что три парня на сцене в Куинсе совершенно не имеют представления о том, как общаться с аудиторией. Хотите быть мелочевкой? Ну, покричите Тони и Гвидо. Хотите быть звездами? Тогда ведите себя так, чтоб было понятно, что вы — большие и успешные, вне зависимости от того, сколько человек перед вами. Общайтесь с аудиторией так, как будто вы уже в Мэдисон-сквер-гарден.
Я твердо решил, что лидером на сцене буду только я. Говорить буду только я. Когда все болтают — это хаос.
И хотя я никогда еще этого не делал, я знал, что могу. Просто знал. Инструкция у меня уже была: Стив Марриотт. Одна из причин, почему я любил группу Humble Pie — это как раз Стив Марриотт, вокалист, фронтмен, который всегда как будто не просто пел, а вел церковную службу. Он никогда не разговаривал со сцены — заводил публику пением и призывами. И так доводил народ в зале до экстаза. Скажи аллилуйя! Вот и я хотел делать точно так. Народ, кричи аллилуйя! Я хотел, чтоб KISS были церковью. Вот так! Церковь рок-н-ролла. Благословите меня!
Странное желание — для еврея-то.
И еще более странное для застенчивого парня. Но я был абсолютно уверен в том, что на сцене создам некое существо, которое и схватит аудиторию за вымя. Вот, наверное, почему у меня выработался такой странный акцент — между условно-британским произношением и говором проповедника с Юга. Так я хотел сойти за некую экзотику, а не мальчика из Куинса. Этот вот сценический характер скрывал неловкого ребенка с уродливым ухом и несчастливой семьей.
На него, на того, другого, на этот новый образ я спроецирую все свои желания. Я буду ярким и самоуверенным. Притягательным и желанным. Именно тем парнем, с которым все захотят подружиться. Ну а те, кто в прошлом плохо со мною обращался или отверг мою дружбу? Да они локти кусать будут.
Но в действительности я буду Волшебником страны Оз: странный коротышка, управляющий гигантским персонажем.
16
В то время большинство групп нашего города брали за образец The New York Dolls. Я, конечно, ранее слышал о них, но до того момента на концерте их не бывал. Однажды мартовским вечером 1973 года мы с Джином пошли на них, выступавших в танцевальном зале какого-то отеля под названием Diplomat, эдакого грязноватого заведения с проститутками и наркоманами.
Действительно, The New York Dolls были тогда королями рок-сцены Нью-Йорка, и прибыли они по-модному припозднившись. Непростительное опоздание, на самом деле. Выглядели потрясающе. На сцене они — друзья, братство, химия высшего сорта. Качество игры не на такой высоте, правда.
А выглядели все же изумительно совершенно. У всех талии — как мои запястья. Мы с Джином рядом с ними как полузащитники. Мы переглянулись: оба поняли, что по внешнему виду музыкантов KISS не отличишь от пожарных-трансвеститов, или типа того. Да, такие мы никуда не годимся. Не победим мы Dolls в их игре. Забудем о том, чтоб стать лучшими Dolls, нам надо стать лучшими KISS. Нам надо было победить в игре, игравшейся по нашим правилам. Поэтому после того концерта мы решили скинуть все наши разноцветные тряпки и облачиться в зловещее черное.
Я посещал пару бутиков, просто разглядывая там новейшие рок-н-ролльные наряды, особенно шмотки, которые в Лондоне сейчас нарасхват. Однажды мне глянулись штаны в Jumpin’ Jack Flash, которые нашему новому стилю подошли бы идеально, но стоили они 35 баксов. Для меня в то время очень большие деньги. Так что я решил купить ткань и сам такое пошить. Швейной машинкой я до того никогда не пользовался, но я распорол мои любимые джинсовые клеша и их использовал как лекало. Мама все твердила, что-де молнию вшить не сумеешь.
Я все сумею.
Это только вопрос приложенных усилий.
Штаны из красивенького атласа цвета «черный металлик» получились отменными, а их себестоимость приближалась к нулю. И молния, кстати, отлично работала. Джину штаны так понравились, что он попросил меня пошить и ему. Пошил. А Эйсу мама сшила рубашку с аппликацией орла.
Потом мы отправились в зоомагазин и купили себе собачьи ошейники. Мне потребовался ошейник для датского дога: тот, который был для пуделя, оказался слишком мал. Так мы добрались аж до садо-мазо-магазина. Никогда не забуду, как пробирался по лестнице в это заведение, расположенное в квартале мясокомбината, и вошел с широко распахнутыми глазами. Вообще представления не имел, на что я смотрел: кожаный мешок на голову с застежками-молниями на глазах и трубкой во рту — господи боже, что ж вы с этим вытворяете-то? Наконец мы нашли кое-что из наших первых шипованных нарукавников и воротников в другом садо-мазо-магазине, Eagle’s Nest в Уэст-Виллидж.
Наши новые одеяния как-то сами собой предполагали белый грим на лице. И мы все вместе в нашем лофте на 23-й улице сели кружком и, глядя в зеркало на двери, стали накладывать грим. Делать это мы не просто не умели, мы даже не имели примерного представления, как надо, и как одержимые мазались гримом, стирали его, пробовали по-разному.
Сперва я попробовал красную помаду. Потом нарисовал круг вокруг глаза, как у собачки Пити из «Маленьких негодяев». Но меня всегда завораживали звезды, а сейчас я, разумеется, намеревался быть фронтменом группы, ее визуальным центром на сцене. Все, я больше никогда не буду чудаковатым мальчиком, изгоем. Я буду — Звездным Мальчиком.
И нарисовал звезду вокруг правого глаза. Оказалось, непростая это задача — нарисовать плоский символ на объемном объекте, моем лице, то есть совместить два измерения и три измерения. К тому моменту, как сносная звездочка худо-бедно нарисовалась, я уже устал. Сил на вторую на левом глазу уже не было. Всё, готово.
