Переехав, мы в первый же вечер сели и стали слушать музыку — конкретно альбом AWB, последний на тот момент у группы Average White Band. Затем я снова отправился в турне, в которых безвылазно проводил недели. С Амандой я был предельно честен: сразу посоветовал не задавать вопросов о том, что происходит в туре, если она не хочет знать правду. Но она сама знала этот мир и относилась ко всему этому совершенно равнодушно. Не зря же она же продвинулась от осветителя до члена группы.
В турне ты в определенной изоляции. На нашем уровне мы не контактировали с другими группами. За исключением группы Rush, мы ни с кем особо не общались. Но даже если б захотели общения, то сделать нам это было бы трудновато, поскольку у нас каждый день только на грим уходило по два часа. А поскольку мы постоянно давали концерты, то даже с теми музыкантами, которых знали, общались через вторые руки, новости о них получая от группи, которые спали с ними в этом городе неделю назад. «О, Queen тут будут на следующей неделе?» Именно этот вопрос, помню, задал я одной своей гостье в Кентукки. «А ты будешь с Роджером? Передай привет ему от меня».
От тур-менеджера и команды требовались такие усилия, что обычно они выдерживали очень недолго. Конкретно тур-менеджеры менялись постоянно. Мы с этими ребятами тусовались, но поскольку сама должность — как проходной двор, то по-настоящему подружились всего с несколькими. Жены и подруги становились каким-то абстрактным понятием — мобильников тогда не было, а звонить из отеля выходило очень дорого. Даже автоответчиков и сервиса ожидания вызова тогда не существовало, так что шансов поймать кого-нибудь было немного. Мы жили как в аквариуме.
И все-таки когда мы снова находились в турне, конфликтов в группе возникало меньше. С одной стороны, в этих условиях мы должны были функционировать как единое целое. С другой — вопреки всем личным проблемам, наличие доступных женщин все сглаживало очень приятным образом. Да и в любом случае — играть на сцене рок-н-ролл было моей мечтой. Мы, ясное дело, зарабатывали всего шестьдесят долларов в неделю — Билл положил нам такую зарплату, но мне платили за рок-музыку. Она была моей работой. Каждая неделя в турне — это минус неделя работы таксистом или телефонистом.
Вопреки тому, что наша карьера явно шла в гору, рост продаж Hotter Than Hell остановился довольно быстро. Вообще этот альбом продался лишь немногим лучше, чем дебютный. Ситуация сложилась более жесткая, чем мы ожидали.
Однажды днем, снова оказавшись в Нью-Йорке на день-два, я поехал в Манхэттен пообщаться с Биллом в его офисе. Хотел попросить прибавки к жалованью. Я почему-то решил, что нам надо приплачивать еще по десять баксов в неделю к тем шестидесяти, что мы получали уже целый год. Я вошел в кабинет, сел напротив Билла, а Билл сидел в своем кресле, положив ноги на стол. У него в ботинке я заметил дырочку, заклеенную скотчем. И на свитере его зияла дырочка.
Подумал — ну и ладно.
Что я мог знать о том, что долг Билла по его кредитной карточке составил уже четверть миллиона долларов — ими он профинансировал наши туры, а компания Casablanca уже дошла до грани банкротства. «Ну, чего сказать-то хочешь, Пол?» — спросил меня Билл. «Да ничего, ничего, — соврал я. — Просто поболтать зашел». Когда я увидел Билла, то убедился на сто процентов, что мы все в одной лодке. Он ведь тоже приносил жертву тому, во что верил. Так что остался я при своих шестидесяти долларах в неделю.
К счастью, тот факт, что мы взбирались по лестнице концертной иерархии вверх, побудил компанию Gibson снабжать меня гитарами бесплатно. Для этого мне только и нужно было, что позвонить в компанию и попросить инструмент. А потом, когда я заезжал в Нью-Йорк, я распаковывал грузовую упаковку и вез гитару на метро на 48-ю улицу. Новенькие Marauders, которые они мне присылали, я сдавал в музыкальный магазин, чтобы получить хоть какие-то деньги на оплату квартиры.
Когда 1 февраля 1975 года KISS играли в Городском центре Санта-Моники в качестве спецгостя перед Jo Jo Gunne, на нас пришел посмотреть Нил Богарт, который перенес Casablanca в Лос-Анджелес. За кулисами он нам сказал: «Альбом ваш перестал продаваться. Все, Hotter Than Hell — покойник. Заканчивайте тур и возвращайтесь в Нью-Йорк записывать следующий».
У нас уже была одна законченная песня — по моему твердому убеждению, совершенно особенная. Несколько недель назад Нил сформулировал одну важную идею гораздо яснее, чем мы сами: «Вам нужна такая песня, которая будет собирать ваших фэнов, которая будет про ваше кредо. Вроде как «Dance to the Music» у Sly and the Family Stone. Ну, чтоб люди все в едином порыве поднимали кулаки вверх».
В тут ночь я взял гитару с собой в номер Continental Hyatt House и принялся за работу. Довольно быстро у меня придумались аккорды и несколько строчек припева: «Я хочу рок-н-ролл всю ночь и вечеринку каждый день».
И я понял: вот он, идеальный боевой клич.
Я дошел до номера Джина, постучал. «Что думаешь?» — спросил, наиграв ему идею. «У меня, — ответил он, — есть песня под названием “Drive Me Wild”, но там только куплеты, припев не придумал». А там у него такие слова были: «Ты показываешь нам все, что у тебя есть, ты нас заводишь, мы тебя сводим с ума». Эти куплеты мы совокупили с моим боевым кличем.
Когда мы с Джином досочинили песню, я прямо ясно увидел толпу, подпевающую и вскидывающую кулаки.
Вот это будет рок-н-ролльный гимн страны.
25
И мы незамедлительно вылетели в Нью-Йорк, чтобы записать Dressed to Kill. Это было в начале февраля 1975 года. И Нил поехал, потому что решил самостоятельно продюсировать альбом, без Ричи и Кенни в третий раз.
Некоторые песни мы с Джином сочиняли утром, а днем приходили Эйс с Питером их записывать. Запаса у нас не было почти никакого, только «She» и «Love Her All I Can», так что выбирать особо было не из чего. В дороге мы сочиняли очень мало. Когда ты стоишь перед выбором чем заняться: бренчать на гитарке, что-то сочиняя, или же жарить чувиху из «Курятничка», то ты колеблешься недолго.
Мои песни типа «Room Service» — это вообще практически дневник, именно такой жизнью я тогда и жил. Засунуть всем — это уже не было фантазией, как на первом альбоме. Жизнь в турне оказалась именно тем, о чем я фантазировал, и даже гораздо большим. Любые женщины текли рекой. Любые… Сами рады, сами с удовольствием, и не спрашивай, как зовут. Радость в голосе в «Room Service» совершенно реальная, настоящая — я праздновал эту нашу прекрасную жизнь. Я ею наслаждался.
«C’mon and Love Me» пришла ко мне дома вполне естественно — это просто поток мыслей.
Она танцовщица, чаровница,
Я Козерог, она под знаком Рака.
Мое фото видела в музыкальном журнале,
Встретив в жизни, сказала: «Ты мой»,
Дотронулась до бедер, сказала, что позволит…
Вот так писать, не думая, не оттачивая, — к этому невозможно возвращаться. Это письмо без правил, без размышлений, без доказательств и ответственности по отношению к кому-либо. Мне кажется, со временем ты становишься более техничным автором песен, но это совершенно не значит, что песни, которые ты теперь пишешь, выходят лучше. Да, это был наш третий альбом, но все три делались в течение примерно года, так что мы еще были вправе не знать правил и не разбирать тексты под микроскопом. Текст «C’mon and Love Me» создавал эффект этакого текущего ритма. Позже, став старше, я подобное написать уже не мог и не написал бы даже под дулом пистолета.
