Один парень в студии, который работал с группой Bachman-Turner Overdrive, рассказал мне, что BTO в микс добавляют акустические гитары, чтобы электрические приобрели более индивидуальное звучание. Мы попробовали так сделать на записи песен «Room Service» и «Anything for My Baby» — тоже сыграв на акустических гитарах, чтобы появилась чистота и ясность. В действительности в тот момент мы просто хватались за любые соломинки — за все что угодно, лишь бы добиться желанного звучания. Казалось, это так просто — создать такой звук, который у нас в головах и на сцене!
Хотим одного: на концерте звучать как на альбоме!
А Нил не очень-то усердствовал. Он в основном сидел в комнате и старался изо всех сил не допустить, чтобы мы записали лишний дубль. Не потому, что он считал, что в первых дублях сохраняется некое особое настроение, а просто чтобы не тратить лишнее студийное время, сэкономить деньги и вообще сделать альбом как можно быстрее. Помню, сыграл я откровенно слабо, и реакция Нила: «Ага, нормально. Пойдет». «Нет уж, — возражаю. — Это точно надо переделать».
Весь альбом мы записали дней за десять — получился он минут на двадцать восемь. Большинство песен сильно короче трех минут. В оригинальном издании на виниле расстояние между дорожками очень широкое — так сделано просто для того, чтобы альбом казался длиннее, чем он есть на самом деле.
Примерно через две недели после окончания студийных сессий Casablanca напечатала тираж и выпустила альбом. Через несколько дней по выходе Dressed to Kill — 21 марта 1975 года — мы сыграли концерт-возвращение, наш камбэк на родину, в манхэттенском Beacon Theater. Менее чем за два месяца до того мы разогревали Jo Jo Gunne в Санта-Монике, после чего нам и сказали делать новый альбом, а теперь вот в Beacon Jo Jo Gunne разогревали нас.
Beacon для нас означал шаг наверх. Очень многие залы, в которых мы играли в первый год, были переделанными кинотеатрами или театрами-варьете. Например, Tower Theater в Филадельфии, Paramount в Портленде и Orpheum в Бостоне. Кстати, мой любимый Fillmore East, который к тому времени уже закрылся, тоже начинался как еврейский театр. Все это были отличные театральные помещения с великолепной акустикой, но по размеру — как половина Beacon. А Beacon настолько велик, что делавший наш концерт нью-йоркский промоутер Рон Делсенер согласился провести его, только если не должен будет выплатить аванс. Он не рассчитывал, что продаст столько билетов, чтобы покрыть гарантию. Но из касс билеты разобрали так быстро, что спрос можно было удовлетворить единственным способом: запланировать два концерта. В один вечер.
И вот с этими двумя концертами, в которых мы были хедлайнерами, мы чувствовали себя вернувшимися на родину героями. Уезжали мы мальчиками, вернулись мужчинами. Да мы и стали теперь другой группой, куда как более опытной, с таким количеством поклонников, о котором многие, в том числе и наш нью-йоркский промоутер, не подозревали. Прямо парад победы у нас получился.
Но не для Куинса. Мои знакомые там знать не знали про нашу группу. Я считал, что если мы собрали дважды Beacon, то мы самая успешная группа Нью-Йорка, но при этом очевидно же, что группа наша не звучала из каждого утюга и не каждая домохозяйка наши песни знала. Да, мы этакая культовая, что называется, группа, но не более. Я очень гордился тем, что на наш концерт пришло много знаменитостей и музыкантов других групп — мы стали крупной командой в городе. И теперь они все пришли нас послушать.
Но мир манил по-прежнему. Я считал, что мы дошли только до первого перевалочного пункта на пути к вершине горы. Я и не думал, что именно это и есть вершина, я запланировал, что мы станем суперзвездами. Но это — шанс оглянуться, оценить пройденный путь.
После первого концерта я очень устал. Пошел в гримерку поправить грим. Подумал, что проще будет подрисовать глаз, высушить волосы и одежду, чем снова одеваться и краситься. После концертов у нас не было времени на размышления, так как на следующий же день мы поехали в Огайо.
Тур продолжался, и ситуация перевернулась: теперь многие группы, которых мы разогревали в прошлом году, сами стали нашими специальными гостями. Это были Slade, Uriah Heep, James Gang, перед нами выступали также новорожденные малютки типа Styx, Journey и Montrose.
Но никакого постоянства в этом не наблюдалось. Однажды в пенсильванском Уилкс-Барре нам на разогрев поставили жонглера-циркача. Он гонял на одноколесном велосипеде, а публика бросала в него монетки — хотела, чтоб он свалился. Я, конечно, в 60-е и в начале 70-х видал всякие странные сочетания на афишах, вроде Led Zeppelin и оркестр Вуди Германа. Это типа считалось типа круто. Но вот выпускать на сцену перед KISS какого-то бедолагу на велосипеде? Худо открывать обычной группе наш концерт.
Летом 1975 года нас все еще в отдельных случаях ставили на разогрев. Например, к Black Sabbath и Rare Earth. Правда, в этих случаях речь шла о гигантских залах. Первый концерт с Sabbath — десять тысяч человек в балтиморском Городском центре. Но опять-таки, как и в прошлом году, вне зависимости от того, на разогреве мы или хедлайнеры, мы делали абсолютно полноценное шоу группы KISS. И с пиротехникой, и с большим логотипом KISS на заднике. Кстати, в тот вечер в Балтиморе наш символ не сняли и не прикрыли, и получилось, что Sabbath играли на фоне надписи KISS.
На следующий вечер мы должны были снова играть с «саббатами», на сей раз в Провиденс, Род-Айленд. И люди «саббатов» нам сказали: «Сегодня чтобы у вас не было никакой пиротехники». «Ну, отлично, — говорим мы, — сейчас, значит, едем в отель, выступать не будем, а вы, если передумаете — знаете, где нас найти».
Или так, или никак — наш принцип. Мы считали, что просто обязаны делать шоу группы KISS, а если нельзя, то на самом деле готовы были вообще не выходить на сцену.
Через некоторое время после того, как мы вернулись в отель, зазвонил телефон. «Ну ладно, ладно, возвращайтесь на площадку, делайте свое шоу как хотите».
В этот период у Билла Окоина появился некий план. Тот самый план. Как концертная группа мы имели огромную бешеную фанбазу, мы иногда играли в качестве хедлайнеров, особенно в центре страны, но это все никак не отражалось на очень средних продажах наших альбомов. Dressed to Kill продался тиражом в 120 тысяч экземпляров, что лучше, чем 90 000 у Hotter Than Hell и 60 000 у дебютного KISS. Но это ничто по сравнению с теми толпами, которые мы постоянно видели на наших концертах. Так где разрыв? Что вообще происходит?
Да просто на альбомах у нас звук не тот, что на концертах.
Так вот Билл и презентовал свой план: записать живой концертный альбом, воспоминание о нашем шоу, на которое народ теперь валом валил. За образец мы взяли концертник Uriah Heep, который помог продвинуться этой британской группе. Тот альбом принес желаемый результат в Британии, но в США пока никто не рассматривал идею концертных записей, благодаря которым взлетает рок-группа. Это все было еще до живых альбомов, обеспечивших карьеры, например, Питера Фремптона, Cheap Trick и Боба Сегера, это если вспомнить навскидку.
