Я позвонил Джину. «Слушай, — сказал я, — у нас финансовые проблемы». «Чепуха», — ответил Джин. «Я говорю тебе, все сложнее, чем на первый взгляд». Я встретился с ним и попытался все объяснить, а он в ответ лишь ухмылялся да отшучивался, не придавая этому значения. Поэтому я организовал ему встречу с доктором Хилсеном, который показал Джину документы. Он уперся и приготовился занять оборонительную позицию, но все доказательства были налицо.
Через день я сообщил Джину, что мы уходим от Говарда. Но он хотел остаться с ним. «Ты можешь остаться, если хочешь, — сказал я, — но я сваливаю». Его ошеломило, что я собирался уйти с ним или без него. Когда он понял, что я не шутил, то начал колебаться. В конце концов он сказал: «Я с тобой».
Я не стал отвечать на звонки Говарда и больше никогда с ним не разговаривал.
Было грустно расставаться с еще одним членом нашей команды, который подставил нас. Говард был последним членом первозданной группы, которого отшвырнуло на обочину. Он не смог бы найти оправдание своим поступками, ведь все было написано черным по белому в бесконечных документах и файлах. Пытаясь разобраться со всем этим беспорядком, мы обратились к юридическим консультантам, и они подтвердили наши опасения.
С того дня мы самолично ставили подписывать все документы. Я извел немало чернил, вырисовывая свою подпись, неважно, шла ли речь о ежемесячном счете за телефон или о контракте на строительство огромной сцены. Теперь мы с Джином держали наши дела в строжайшем секрете, даже если речь шла о какой-нибудь мелочи.
Возможно, хлебнув горя, мы наконец усвоили наш урок. Разумеется, мы в этой ситуации повели себя не самым умным образом, но мы быстро сообразили, что к чему, и использовали возможность исправить ситуацию к лучшему. Несмотря на то, что именно я обезвредил эту бомбу замедленного действия, которая могла нас уничтожить, все лавры опытного бизнесмена достались Джину. Мне кажется, людям удобнее вешать ярлыки: например, Джин это «деловой парень», а Пол — «творческий парень». Но не Джин понял, что наш корабль идет ко дну, и не Джин изменил курс. Насколько мне известно, самое успешное, что Джин сделал в бизнесе, это убедил всех, что он опытный бизнесмен. В этом случае, конечно, он был невероятно успешен.
По-другому и быть не могло, ведь он занимался этим 24 часа в сутки. Я не осуждал его, если для него это было своеобразным достижением в жизни. Попробуй я соревноваться с ним на этом поприще, это отняло бы у меня много сил, которые могли мне понадобиться на реализацию других целей в жизни. Джин был зациклен на саморекламе, меня же беспокоило самопознание. Я хотел выяснить, как быть счастливым, и для меня это было гораздо важнее, чем строить миф, который не изменил бы то, кем я являлся в реальности. В конце концов, то, что ты можешь заставить других людей поверить во что-то, совсем не значит, что и ты сам в это веришь. Мне ли это не знать.
Джина интересовала только изнанка вопроса — ему не было дела до мелочей. Даже больше, Джин решительно сопротивлялся «заглянуть под капот». Для него первое впечатление и было единственно верным. В этом заключалось главное отличие между нами. Возможно, именно поэтому чувство сплоченности, вызванное нашим решением порвать с Говардом, не продлилось долго. Этот эпизод сплотил нас вместе против того, что мы оба воспринимали как несправедливость. Но, как только мы приступили к работе над своим следующим альбомом, Crazy Nights, все вернулось на круги своя.
Джин вваливался в студию после бессонной ночи, слишком занятый съемками в фильмах или работой над своей собственной группой Black ‘N Blue, которая играла у нас на разогреве в последнем туре. В итоге Джин либо писал песни вместе с гитаристом этой группы, Томми Тайером, или все время висел на телефоне, занимаясь своими проектами. Несколько песен, которые принес Джин, казалось, были написаны совершенно посторонними людьми, и он просто приписал к ним свое имя. Не стоит даже говорить, что они меня совсем не впечатлили. Его наплевательское отношение стало дежурной шуткой в нашей студии, но мне уже было не до смеха. Конфронтация с Говардом только усилило мое ощущение, что Джин дурит меня. В некотором смысле он предал меня так же, как Питер и Эйс. В тот момент Джин наживался на моем успехе. Если он хотел получить равную долю, то ему нужно было заниматься нашей группой.
Я разозлился не на шутку.
Я больше не могу так жить.
Однажды, находясь вне студии, я пригласил Джина сесть в мою машину. Сделав глубокий вдох, я приготовился к серьезному разговору. Какими бы ни были последствия того, что я собирался сказать, я знал: это необходимо сделать. Так не могло продолжаться, я чувствовал себя как уж на сковородке, разбираясь с проблемами группы. Вдобавок по всему я должен был относиться к своему товарищу, который ушел в «самоволку», как к равному партнеру.
«Это уже ни в какие рамки не лезет», — сказал я ему.
Все прошло не так плохо, как я ожидал. Отчасти потому, что мне было приятно наконец выпустить пар: «С меня хватит. Ты не можешь быть моим партнером, если не будешь выполнять свои обязательства». Это было начало душевного разговора, который начался в машине, а затем несколько дней продолжался по телефону. Давая волю своим эмоциям, я никогда не повышал голос. Я всегда считал, что человек, который переходит на крик, находится в проигрышной позиции. Я никогда не рассматривал возможность уйти из группы. Перспектива взять группу в свои руки тоже меня не прельщала. Но если Джин и дальше собирался отлынивать от дел, я хотел, чтобы мне платили и отдавали должное в соответствии с моими постоянно растущими обязанностями. Я не знал, чего ожидать, но, судя по всему, разговор произвел впечатление на Джина, потому как через несколько дней он подошел и вручил каталог с автомобилями «Ягуар». Он сказал, что хотел купить мне «Ягуар» в знак своей признательности за все, что я сделал ради группы. Это был хороший шаг с его стороны, но я положил глаз на Porsche. Мы снимали видео для «Reason to Live», второго сингла с альбома Crazy Nights. По сюжету клипа красивая женщина взрывала автомобиль — черный Porsche 928.
Под конец съемок я отвез эту тачку домой в качестве благодарности от Джина.
46
Песня «Crazy Crazy Nights» стала хитом в Великобритании, и осенью 1988 года мы отыграли тур по Европе. В конце гастролей я остался в Лондоне, чтобы отдохнуть с английской певицей и пинап-моделью Самантой Фокс, с которой я начал встречаться. Мы с ней сходили на популярнейший мюзикл «Призрак оперы», о котором я был наслышан. Мне нравились эти масштабные шоу, что я видел в Соединенных Штатах, и «Призрак» обещал быть ничем не хуже. Опера произвела на меня неизгладимое впечатление. В одной из кульминационных сцен Кристина, прекрасная певица в оперном театре, осталась наедине с призраком, таинственным музыкальным гением, который носит смокинг и белую маску на лице. В тот драматический момент, когда героиня внезапно сорвала маску с призрака, показав его ужасно изуродованное лицо, я ахнул. Это сцена задела меня за живое. Бросились в глаза параллели с моей собственной жизнью — парень, который скрывается под маской. В тот момент я еще не мог в полной мере понять этого, однако мне пришла в голову мысль, которая показала, что я осознал эти параллели хотя бы на подсознательном уровне: я знал, что я мог сыграть эту роль. Ничего в моей жизни не намекало на то, что я мог заняться музыкальным театром, но с тех пор я больше не мог выкинуть эту мысль из головы.
