– Думаю, вы можете нас оставить, Робер…
Он удивился:
– Да ну? Как это?
Мадлен этот парень нравился. Умом он не отличался и на все реагировал с непосредственностью семилетнего ребенка, это было привлекательно. Единственное, что утомляло, так это необходимость все ему объяснять. На этот раз она не имела такого желания.
– Робер, идите поиграйте на бильярде, делайте что хотите, но позвольте нам спокойно побеседовать, прошу вас.
Робер всегда восхищался Мадлен. Она внушала ему уважение. Он встал, пожал руку Рене Дельга и неохотно покинул помещение.
– Значит, здесь и находится ваш штаб? – спросила Мадлен с улыбкой.
– Если угодно…
Красивый парень, вот увидите, сказала тогда Леонс, он невозможный лентяй, спит целыми днями, уж не знаю, что он делает по ночам, но его считают одним из лучших специалистов по подделкам в Париже. Мадлен встревожилась: вам это Робер сказал? Нет, будьте спокойны!
– Мне нужно переделать рукописные документы.
– Все можно.
Преображение этого парня поразительно. Он вошел слегка развинченной походкой, с открытым лицом, с тем поверхностным и милым видом, какой иногда принимают мужчины, знающие о своей привлекательности. И вот он серьезен и сосредоточен. Разговор идет о делах, это другое, ни тени улыбки, слова взвешены самым тщательным образом. Он понял, какого рода женщина перед ним. Если Мадлен спровадила Робера, значит он не должен знать условия их договора, чтобы не иметь возможности просить свои комиссионные. Ловко она – у него это вызывает недоверие.
Мадлен же, которой нужно проверить, так ли он искусен, как говорят, протягивает ему собственноручное письмо Андре, которое она получила по возвращении из Берлина:
Дорогая Мадлен,
информация, которую вы мне так любезно передали, оказалась совершенно точной, благодарю вас. Мне не терпится узнать всю подноготную.
Надеюсь, что лечение пойдет на пользу нашему дорогому малышу Полю.
Искренне Ваш,
Андре.
Дельга нарочно не смотрит на нее.
– Сто двадцать франков за страницу.
Довольно дорого, думает Мадлен, и это видно по ее лицу. Рене вздыхает. В обычное время он бы ушел, но у него из-под носа только что уплыл привлекательный контракт с марсельцами, на который он рассчитывал. Приходится идти на сделку. Он наклоняется, открывает маленькую кожаную сумку, достает лист белой бумаги, перьевую ручку с резервуаром, кладет перед собой письмо Андре и копирует:
Дорогая Мадлен,
информация, которую Вы мне…
И так – половину текста. Он считает, вполне достаточно. Он поворачивает листок к Мадлен, которой в последний момент удается скрыть восхищение. Сходство между двумя почерками абсолютно завораживающее.
Дельга закрыл ручку, убрал ее. Он бережно забирает только что созданную фальшивку, рвет на маленькие кусочки, которые складывает в пепельницу, и скрещивает руки на груди.
– Мне нужна… копия вот этого.
Она протягивает ему записную книжку швейцарского банкира. Которую Дельга внимательно перелистывает. И возвращает ей.
– Восемь тысяч франков.
Мадлен растеряна:
– Подождите, там пятьдесят страниц по сто двадцать франков, это шесть тысяч, а не восемь.
– Этому блокноту, должно быть, года три-четыре. Человек, который вел записи, писал разными ручками, в течение долгого времени, в разных местах. Сначала придется найти такой же, что не…
– Не обязательно такой же. Годится похожий.
– Ладно. И все равно надо будет его состарить, заполнить его, используя разные перья, разными чернилами, имитировать различные ситуации, в которых велись записи и которые влияют на почерк. Это стоит восемь тысяч франков. Не считая того, что вы собираетесь попросить меня внести изменения в некоторые строчки, я не ошибаюсь?
– Только одну. Добавить. В начале блокнота. Семь тысяч франков.
Дельга, ни секунды не колеблясь:
– По рукам.
– К какому сроку вы сможете это сделать?
– Через два месяца.
Мадлен в растерянности. Потом она улыбается. Вот уж действительно ловкач!
– Я полагаю, что, если я попрошу вас закончить за десять дней, это будет стоить… восемь тысяч.
Дельга тоже улыбается. Не стоит отвечать. Мадлен делает вид, что размышляет, но сделка неплохая, она оценивала эту работу в десять тысяч. Она достает конверт:
– Три тысячи вперед, и пока больше ничего.
Дельга кладет деньги в карман, с осторожностью помещает записную книжку в сумку и встает. Мадлен тоже поднимается и идет платить за напитки, угощает она.
– Какие у вас отношения с Робером Ферраном?
– Эпизодические. Он не совсем мой тип. Он слишком груб. Мы с ним… иногда связываемся, вот и все. А что?
– Потому что, если вы потеряете блокнот или вознамеритесь использовать его в ваших целях, я поручу Роберу Феррану… вновь связаться с вами.
Жест Рене Дельга – само собой.
39
Андре два-три раза встречался с ним на парижских ужинах, такой елейный господин с легкими, выразительными руками и таким тихим голосом, что иногда приходилось прислушиваться. Он сделал служебную карьеру в Министерстве юстиции, где теперь занимал очень высокий пост, и был превосходно осведомлен о механизмах его работы. Андре выбрал его именно по этой причине, он показался ему самым подходящим из тех, кто мог бы взять на себя это столь деликатное дело.
Несколько дней назад Мадлен Перикур принесла ему господина Гюстава Жубера на блюдечке. Андре Делькур упрочивал свою репутацию самого осведомленного человека в Париже, и, если требовалось найти внимательного слушателя, информацию направляли именно ему.
Еще одна новость, которой «Ликтор» не сможет воспользоваться, потому что ее необходимо изложить без промедления, но сам факт владения этой информацией уже подтверждает, что, когда придет время, его издание станет одним из самых осведомленных, а значит, и самых влиятельных.
– Говорят про какую-то новую газету, – сказал магистрат. – Пока мало что известно, но вообще…
Андре поднял руку, это… Это хороший знак. В кулуарах и салонах об этом уже говорили. А Гийото в течение последних недель демонстративно дулся, и это тоже весьма недурной знак.
Теперь, когда предварительные переговоры завершились, его собеседник таращил на него глаза, чтобы показать свою заинтересованность, внушить доверие и подчеркнуть, что, хотя он и рад принять Андре Делькура, ему есть чем заняться.
– Дело щекотливое… Письмо…
