Услышав шум в коридоре, г-н Рено извинился перед клиентом, выглянул и сразу все понял: два агента уже схватились за дверь, третий – за него, остальные входили, клиент встал, взял пальто, чтобы уйти, не желая мешать.
– Попрошу вас задержаться на несколько минут, – сказал полицейский.
– Не могу, я тороплюсь.
Он сделал шаг.
– Ничего, опоздаете.
– Вы, кажется, не понимаете, с кем имеете дело!
– Это и будет моим первым вопросом. Ваши документы, пожалуйста.
Вилье-Виган. Бордоские виноградники, давний семейный бизнес, более трети продукции экспортируется в Америку.
– Могу ли я узнать о цели вашего визита?
– Э-э… я пришел навестить… друга. Господина Рено. А что, мы уже лишены права навещать друзей?
– Со ста сорока тысячами франков мелкими купюрами? – поинтересовался агент.
Клиент оглянулся. Агент держал его пальто, из кармана которого уже вынул объемистую пачку банкнот.
– Это не мое!
До чего глупо! Все присутствующие, да и он сам, это поняли. Он опустил голову и рухнул в кресло.
Г-н Рено хранил молчание. Он быстро соображал. Со времени пропажи блокнота все имеющиеся данные хранились в банке. Понятно, что полиция обнаружит счета, но будет невозможно их связать с именами, с людьми. Вот в таких сложных ситуациях и оцениваешь надежность делопроизводства. Задним числом он поздравил себя с той кражей. Если бы на него не напали, блокнот находился бы в сейфе, по судебному постановлению его могли бы заставить открыть сейф… Брр, только подумать…
Посетитель согласился подписать краткие показания о своем присутствии в банке и о найденной в его пальто сумме.
Г-н Рено только что потерял клиента – плата за страх, который он нагнал на Вилье-Вигана, – но ведь к делам не подкопаться. Он вернулся к полицейским:
– Могу ли я просить вас…
– Вот! – раздался чей-то голос.
Пришел комиссар. Коллега протянул ему счета:
– Это бухгалтерская картотека учета акций по банковским депозитам.
Они переглянулись. Теперь следовало найти журнал учета клиентов, без которого невозможна ни одна юридическая сделка. Их заверили, что он где-то здесь.
Принялись искать: перевернули все – кабинет, приемную, шкафы; заглянули под ковры, за картины. Рено предложил мимоходом: «Не угодно ли чаю, господа?» Затем уселся на большой диван, открыл журнал и сделал вид, что крайне заинтересован рекламой железнодорожного транспорта.
К часу дня общее настроение изменилось.
Полицейские из отдела финансовых расследований собрались уходить, проделав огромную работу, которая не даст никакого результата, потому что они не знают, кого обвинять в открытии счетов в швейцарском банке. Да и сам банк не пострадает, пока не удастся доказать, что на французской территории выплачивались дивиденды с уклонением от налогообложения.
– Уже уходите? – спросил г-н Рено.
Ящики и папки грузили в фургон. Комиссару все это уже осточертело, он предпочитал заниматься хулиганами и сутенерами.
– Ладно, мне бы справить малую нужду…
– Идите уж! – прокомментировал Рено, уязвленный подобной вульгарностью, не умеют в этом их Управлении сыскной полиции признавать свое поражение.
Однако он поспешил со своими выводами: комиссар вернулся через пару минут с блокнотом в руке.
– Нашел за сливным бачком. Ваш?
Г-н Рено уставился на блокнот. Нет, не его… Ну «почти» его. Очень похож, но не его. Он взял блокнот, открыл, почерк его, несомненно, и строки эти он сам написал, даже припомнил имена, номера некоторых счетов, которые память притягивала как магнит… Непостижимо. Он был совершенно искренен, когда говорил:
– Да, то есть нет, это не мой блокнот…
– Однако почерк ваш, если не ошибаюсь?
Никаких сомнений… Как блокнот мог тут оказаться? Да еще в подобном месте?
Вдруг его осенило – шлюха!
Она ходила в уборную! Он еще проводил ее взглядом!
О господи!
Теперь он вспомнил эту задницу! Он видел ее там, на улице, она шла перед ним, та девушка, которая сломала каблук!
– Это неправда! – крикнул он.
– В любом случае на нем ваши отпечатки.
Рено отбросил блокнот, будто бы это змея.
– Посмотрим, есть ли на нем другие, – добавил полицейский.
Банкир подписал показания – холодно, опустошенно, машинально.
Просто невероятная история. Она предвещала большой скандал. Банковский союз «Винтертур» будет пригвожден к позорному столбу, заплатит за всех сразу.
На мгновение Рено задумался о самоубийстве.
Двумя неделями раньше Поль спросил как бы невзначай:
– Скажи, мама, а в Пре-Сен-Жерве нет свободных помещений?
Аренда стоила недорого: предыдущий съемщик – мастерские «Французского Возрождения» – внезапно съехал, и владелец был рад так быстро найти нового арендатора.
– Как просторно! – сказал Поль.
Ему тут нравилось, он мог очень долго катить в своем кресле, не встречая на пути препятствий. На широких столах, расставленных в глубине, Бродски разместил все привезенное из Германии оборудование. Дополнительные инструменты и исходные материалы пока оставались в коробках.
Из суеверия Мадлен запретила Роберу Феррану заходить в помещения.
Дюпре открыл бутылку шампанского и снял белые салфетки, покрывавшие блюда с закусками. Все были слегка взволнованы. Поль огорчился, что Дюпре плеснул ему шампанского на самое донышко.
– Надо сохранять трезвость мысли, мой мальчик.
Когда Дюпре говорил в таком тоне, никто не перечил.
Условились, что Бродски примется за производство первых трехсот баночек уже в следующий понедельник, как раз успеют установить оборудование. Влади и Поль помогут ему в этой монотонной работе.
Этикетки и упаковку с названием бренда доставят недели через две.
Рекламная кампания в прессе начнется, как только лаборатория (именно так было написано на крашеной дощечке над входной дверью: «Лаборатория предприятия Перикуров») сможет выполнять заказы, все будет по почте, как заведено, но Поль планировал, что рекламные агенты обойдут все аптеки, как только продукт получит известность; он без устали строил фантастические планы.
Лабораторию закрыли около восьми вечера. Дюпре сказал: «Ну, пора!» – он как будто вдруг заторопился. Ладно, в любом случае шампанское выпили, и всем не терпелось назавтра приняться за работу.
– Поль останется со мной, – сказал Дюпре, когда прибыло такси.
– Но ведь…
