— Ты всерьез думаешь, что Лихогон может быть причастен к попытке убийства?
— Не знаю. По крайней мере слежку за нашей дачей, которую ведет наш неугомонный «гора», Лихогон почти не скрывает. Может, они хотят запугать Марию и снова попросить отдать копию? Понятия не имею, — Георгий жалобно посмотрел на меня. — Ужасно тяжело, когда не знаешь, что намеревается предпринять враг. Тебе хорошо, ты сама атакующий. Ты знаешь, что надо делать.
«Да уж, лучше не придумаешь, ходи себе к потенциальным убийцам, пол вокруг них мой», — подумала я и тут вспомнила о времени.
— А-а-а!!! — завопила я, молниеносно позабыв обо всех обидах. — Скорее! Жорочка, миленький, вези меня быстрей!
И он, конечно, повез. Опоздать на вечернюю уборку к педантичному Лихогону было все равно что написать заявление об увольнении, а это, в свою очередь, означало завалить все дело, даже не попробовав приблизиться к вожделенному завещанию.
Глава восьмая,
в бесконечные амуры погружающая
Во время вечерней уборки тихая секретарша по-прежнему не сводила с меня своих грустных глаз. Казалось, основной секретарской обязанностью в этом офисе было конвоирование уборщиц. На телефонные звонки она при этом отвечала перепуганно и неохотно, в основном переводя их на шефа. Документацию не вела. Зато вела душещипательные беседы. Причем, как ни странно, со мной. Так я выяснила, что с Лихогоном Лиза знакома уже очень давно и очень тесно.
— Все детство мама таскала меня к Петру на занятия, — Лиза мечтательно улыбалась и глядела куда-то сквозь меня. — Еще будучи старшеклассником, Петр давал частные уроки окрестным детям. Причем по любым предметам.
Изображая на лице крайнюю степень заинтересованности, я думала лишь о том, чтобы, увлекшись воспоминаниями, Лиза забыла о моем существовании и вообще перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Тогда — а именно сейчас господин шеф изволили умчаться по каким-то делам — я спокойно могла бы перерыть в этом офисе всю документацию, разыскать нужную бумажку или удостовериться, что Лихогон не хранит ее в офисе, и наконец сбежать. Можно было, конечно, попытаться сделать все это под неусыпным надзором секретарши. Мало ли, может, у меня такая странная манера наводить порядок! «Чтобы что-то упорядочить, надо сначала в этом чем-то разобраться, — могла бы попытаться объяснить я Лизе. — Вот и роюсь в бумагах! Для повышения своей квалификации уборщицы».
Увы, на подобные хитрости у меня пока попросту не хватало совести. Драгоценное время уходило впустую. Признаться, я даже подумывала отвоевать себе свободу путем подсыпания Лизе в любимый зеленый чай какого-нибудь безвредного снотворного. А лучше — сильного, но тоже безопасного, слабительного. Такого, что гарантированно отвлечет Лизу хотя бы на полчаса.
— Со мною, веснушчатой семиклашкой с двумя косичками, он репетиторствовал в области математики, — говорила ничего не подозревающая о моих коварных мыслях Лизавета. — С тех пор в этой науке я почти ничего не понимаю. Слушая его восхитительный голос, я забывала обо всем на свете и просто не в состоянии была думать. Трепетала, завороженно глядя на его длинные аристократические пальцы, находящиеся в беспрерывном движении. Чувствовала себя безудержно влюбленной и наконец настолько надоела ему своей неспособностью воспринимать предмет, что Петр отказался от занятий со мной. Представляешь, какой удар по моей психике, не закаленной еще разочарованиями и крушениями иллюзий?
— Представляю, — вздохнула я.
— Математике это не помогло. Любое упоминание о синусах навевало на меня теперь сладостные воспоминания о любимом голосе. Я попросту не могла учиться с такой душевной раной. Сутками торчала у окна, высматривая Петра.
Осознав, что сбежать от назойливых рассказов мне уже не удастся, я смирилась и позволила себе увлечься темой. И вот я глазами юной Лизаветы выглядываю из окна, отслеживая передвижения Лихогона. Вот он одним взмахом ноги преодолевает полдвора, торопясь в университет. При следующем шаге, конечно же, попадает ботинком в единственную в округе лужу. Все потому, что не смотрит под ноги. А смотрит… в книгу!
— Ты представляешь? Читал на ходу! — подкармливала меня новыми подробностями Лиза. — Я была уверена, что влюблена в гения.
— А сейчас? — неожиданно я действительно заинтересовалась этой историей. — Он перестал быть гением или чувства ушли?
В ответ Лиза только закатила глаза, печально вздохнув. Потом, испугавшись, что такой ее ответ я могу истолковать неверно, все же разъяснила:
— Первая любовь не проходит. Так пишут во всех журналах. Правильно пишут. А гением он быть не перестал. Просто раньше меня это восхищало, а сейчас травмирует. Но лучше я расскажу по порядку.
Лизавета сочла нужным рассказать мне всю историю целиком.
— Перед экзаменами в десятом классе я наконец решилась. Просто раньше не представлялось достойного повода. Понимаешь? Сама не рискнула, попросила маму договориться. Это были еще те времена, когда экзамены сдавали по билетам. Моя мама испокон веков приятельствовала с родителями Петра и обратилась к ним за помощью: «У Лизоньки экзамен. Нужно спасать. Попросите Петеньку, пусть подготовит с ней один билет. Да-да, объяснить придется только один билет. Наш папа поднажал на учительницу через свое начальство, она сжалилась, и мы договорились. Какой будет билет у нашей Лизоньки — известно заранее. Но ведь на него тоже надо как-то отвечать». Интеллигентная мать Петеньки не смогла отказать. Петру пришлось подчиниться. Его мать — единственный человек, которому Петенька никогда не умел отказывать.
— Экзамен ты, конечно же, не сдала… — я многозначительно вскинула брови, дескать, прекрасно понимаю, чем закончилась эта история. — Робкое признание, бурные чувства… Какая уж тут математика!
— Признание? — на миг глаза тихой секретарши сделались больше очков. — Нет. Что ты! Я никогда б не решилась. А математику я сдала. Помнишь, я говорила, что не знаю почти ничего? Значит, что-то все-таки знаю. Это что-то — тот злополучный билет. Петр бился со мной как зверь. Объяснял и так, и так… Я ужасно хотела понять, о чем он говорит, но лишь беспомощно улыбалась в ответ. Я так много мечтала о Петеньке, что само по себе нахождение в одной комнате с этим человеком сводило меня с ума. Нет, Петр не выставил меня за дверь, не отказал в помощи. Как и во всей своей последующей деятельности, он пошел до конца и нашел решение задачи.
— Купил тебе щенка? — не слишком-то уважительно отнеслась к сентиментальным воспоминаниям я.
— Не стоит так шутить, — Лиза нахмурилась, посерьезнела, потом решила, видимо, не обижаться и, приложив левую ладонь к груди, взглянула мне прямо в глаза. — Понимаешь, для меня это все очень интимно.
Мне сделалось неудобно. Человек, можно сказать, душу открывает, а я туда вымазанными в сарказме лапами лезу. Нехорошо. Лиза ж не сознательно портит мне жизнь. Ей, бедолаге, наверное, и в голову не приходит, что я — гнусная шпионка, которая сейчас больше всего нуждается в одиночестве. Секретарше как раз кажется наоборот, будто я, несчастная, вынуждена сидеть тут в приемной в ожидании умчавшегося шефа, обещавшего дать аванс после своего возвращения. Лиза убеждена, что я нуждаюсь в общении. А общаться она — как всякий больной влюбленностью человек — может только на одну вполне конкретную тему.
