— Ничего, справлюсь. Киру скажу, что Ксения тут у вас, он вмиг расскажет, как замки отключить. А не расскажет, пусть пеняет на себя. Нас все-таки трое.
— А с чего вы взяли, что он будет один? Нет. Я так не могу. Вы ж не робот, а живой человек. Негоже вас на улицу выставлять, — сокрушалась Алла.
— Живого человека негоже здесь держать, — парировала Лариса. — Как детектив скажет, так и будет. Ей видней. Мы слушаться должны. Только, если мое мнение кого-то тут интересует, знайте: я тоже не хочу, чтоб вы туда шли. Страшно мне за вас. Нельзя такие необдуманные шаги предпринимать, нельзя.
Прямо целый спектакль устроили. С оплакиванием, с проводами.
— Прекратите! Ничего страшного со мной не случится! И вообще, я есть хочу. У вас тут спасителей человечества кормят?
— Кормят, — засуетилась Алла. — У нас всех кормят. Только очень специфической пищей.
Ужинали тушенной в рассоле залежалой картошкой с соленьями. Зато запивали мы ее безумно вкусным смородиновым компотом. И целую банку розового варенья слопали. В целях нанесения наибольшего ущерба имуществу тюремщиков. Все эти вкусности напомнили мне о моей маме, и я вдруг поняла, что нам всем просто необходимо, чтобы к Хомутову срочно вернулась жена. Если бы у моей мамы в подвале появились посторонние, думаю, она бы сразу это заметила. Если бы ее любимое варенье кто-то нещадно истреблял — не как деликатес, а как обычную пищу, — она бы подвал по кирпичикам разобрала, но продукт от поругания спасла. Не от жадности. Из любви к прекрасному. Прекрасное варенье должны потреблять прекрасные люди в прекрасной обстановке и прекрасными маленькими порциями. Я поделилась своими мыслями с сокамерницами, и все мы стали крепко держать кулаки за то, чтобы гражданка Хомутова немедленно вернулась к супругу. Как настоящая хозяйка, она тут же полезет проверять свое продуктохранилище.
С моим переездом решили повременить еще сутки — вдруг Кир прибежит, или Хомутова придет варенье спасать, или кто-то из сыщиков догадается в гости заглянуть. А если нет, то завтра я отправлюсь в добровольную ссылку. Вообще-то мне категорически не хотелось идти в холодную камеру-одиночку. Но нужно же было хоть как-то увеличивать шансы на успех. Я очень надеялась, что не одни мы такие ненормальные. Кто-то еще просто обязан был забрести в это место. Может, студентов, воспевающих шару, тоже заинтересует надпись о подвале квартиры номер один. Может, какой-то случайный сантехник набредет на дверь с незадвинутой щеколдой и заинтересуется. В конце концов, раз мы нашли, значит, и кто-то еще найдет. И этот нашедший должен стать спасителем, а не, подобно мне, очередной жертвой. Ради этого я готова была отправиться на свой необитаемый остров.
— Приступаем к музыкальным упражнениям! — скомандовала я.
И мы все переместились в темную часть помещения. Тут же выяснилось, что в этом подвале совершенно нечем стучать по трубам. Прямо абсолютно не оборудованный для необходимых занятий подвал! Доски не звучали совершенно. Гулко грюкали, передавая трубе очень слабую вибрацию. Банки стучали звонко, весело, легко. Но как-то уж слишком локально. Сама труба оставалась почти полностью спокойной. Звук наверняка не пересекал злополучной черты перекрытия.
— Мы же говорили, — вздыхала Алла.
— Есть! — громко закричала я, мысленно посылая благодарности всем сапожникам мира. — У нас есть чудесный инструмент! Понимаете, мои сапоги снимаются настолько тяжело, что я даже в гостях остаюсь обутая…
Актрисы испуганно переглянулись, не понимая.
— Я не сняла сапог, придя к Хомутову! Не влезла в его мягкие войлочный тапочки, которые не то что стучать по трубам, они даже топать по-человечески не умеют. Поэтому и шару смотреть я пошла в сапогах, и к вам сюда в них попала. Ведь это ж какое везение!
Алла покосилась на свои фирменные кроссовки, Лариса придирчиво осмотрела свои модные ботиночки.
— А на моих шпильках — настоящие металлические набойки! Понимаете теперь, к чему я это? Понимаете?
С этими словами я схватилась обеими руками за трубу и любезно предоставила девушкам свою ногу. Чудом не оторвав мне ступню, актрисы все же справились. Звук от стука набоек по трубе получался прекрасный. Громкий, четкий стук, заставляющий всю трубу едва заметно подрагивать и недовольно гудеть. Только бы перекрытия не заглушили и эти звуки. Я разулась, встав на картонку, и мы с Аллой принялись выстукивать на трубах всевозможные ритмы. Даже в «Угадай мелодию» умудрились поиграть. Одна из нас выстукивала какую-то всем известную мелодию, а другая должна была догадаться, что это за хит. Лариса в это время усиленно пыталась уснуть. Через пару часов наступала ее очередь сменить Аллу, но уснуть Лариса так и не смогла. Уже через сорок минут оказалось, что стучание — самое сложное и ненавистное занятие в мире. Нам надоело стоять, не было больше сил ударять по трубе, мы вместе тихо возненавидели меня за дурацкую идею. Лариса кругами ходила вокруг нас и умоляла прекратить это глупое занятие.
— Теперь я понимаю, отчего вы хотите сбежать в междверье, — говорила мне невыспавшаяся девочка. — Алла, давай я тебя сменю, ты уже неживая.
Спустя еще час я тоже сдалась.
— Ладно, немного отдохнем, потом повторим этот концерт. Будем надеяться, жильцов он так же достал, как и нас.
Вымотанные и уже готовые всю оставшуюся жизнь провести в этом подвале, лишь бы избавиться от необходимости тарабанить по трубам, мы бессильно поплелись в обжитую часть подвала. Лариса упала на раскладушку, Алла заняла свое спальное место на нижней полке стеллажа и предложила мне расчистить себе нечто подобное.
— Хотите, дадим вам одеяло, будет мягко. Хоть немного надо поспать.
— Спасибо, как устану, лягу обязательно, — нервно ответила я. — А вообще, я сюда не спать пришла.
— В первую ночь здесь все так рассуждают, — уже в полусне пробубнила Алла.
Лариса, кажется, уже спала.
«Нет, нет, нет! — металось в моем мозгу. — Нельзя воспринимать это место как длительное пристанище. Стоит уснуть, и ты уже, можно сказать, смирился со здешней пропиской. Я не согласна! Я стены расковыряю зубами, если другого выхода не останется. Надо что-то делать. Надо придумать», — мысленно вопила я.
И тут мой взгляд упал на аккуратную стопку страниц печатного текста. Листы были белые и свежие.
— Что это? — сама у себя спросила я, излишне громко от неожиданной находки.
Алла лениво открыла глаза и проследила за моим взглядом.
— А, это творения нашего губителя. Они на столе лежали, когда Ларка сюда вселилась. Старые пьески, те, что Зинаида не приняла. Мы их подальше убрали, чтобы не заляпать.
И тут до Аллы дошло.
— Ой! — Она моментально подскочила, разрываемая собственной догадкой. — Вы думаете, это он специально? Как с Очагом Искусства? А ведь и правда. Ларка, вставай, тут такое!
Никогда еще произведения Кирилла не пользовались таким успехом. Вырывая друг у друга листочки, мы с Аллой кинулись к самому освещенному участку нашей тюрьмы — под лампу.
