Лариса торжественно показывала рукой на обычное окошко с наполовину разбитым стеклом. У меня тряслись колени. Кажется, мы победили. Кажется, выбрались.
— И как можно было сразу эту его писанину не почитать? — бурчала себе под нос Алла, снова подсаживая Ларису к окну. Рама не распахивалась. То ли от времени, то ли от Ларисиной усталости.
— Пустите меня! — издала боевой клич я и запрыгала на одной ноге.
Почти без помощи Аллы я умудрилась стащить сапог. Лариса, восседающая теперь на трубе, отчаянно верещала:
— Скорее! Не могу больше! Там воздух. Там улица. Там люди. Там даже звезды на небе.
И, хотя в это подвальное окошко нельзя было увидеть ничего, кроме колес проносящегося мимо трамвая да серой глади дорожного асфальта, мы с Аллой все же верили и действительно торопились. К воздуху. К улице. К звездам и к обычным людям.
Я набросила одеяло на голову Аллочке, чтобы та не пострадала от осколков, а сама, в два прыжка взобравшись ей на плечи, раскурочила шпилькой оставшееся в окне стекло.
Лариса была ближе всех к окошку. Обмотав кисти рукавами курточки, чтоб не порезаться, девушка осторожно встала на трубу, вцепилась в раму и, подсаживаемая мною, протиснулась в оконный проем. Уже сидя на трубах, я подталкивала ее снизу.
— Порядок, — хриплым от волнения голосом проговорила Лариса, протянула мне руку и стала медленно подтягивать меня. Я так же, как и она, вцепилась в раму, старательно отталкиваясь ногами от стены. Свобода! Сползая спиной по стене дома, Лариса принялась глотать слезы. Все это я наблюдала, уже находясь на улице. Тяжелее всего было Алле.
— Вы же понимаете, что я сама не выберусь? — жалобно заскулила она, и по ее голосу я поняла, что Алла думает, будто мы с Ларисой бросим ее внизу.
От такой мысли сердце мое сжалось. Это до чего ж надо было довести девочек, чтоб они могли такое думать о людях?
— Никуда не уходи, — строго шепнула я Ларе, хотя та и не собиралась.
Снова спустившись в подвал через окно, я непроизвольно поежилась. И как можно было так долго находиться в столь затхлом помещении? Перетаскивая из жилой части подвала один из стеллажей, я услышала крик Ларисы:
— Эй! Вы где? Что там у вас? Я сейчас помогу!
И капризная Барби-Лариса добровольно спустилась в свою только что покинутую тюрьму, чтобы помочь вытащить подругу. Втроем мы легко пододвинули стеллаж. Используя его в качестве стремянки, Алла смогла сама добраться до заветного выхода. Дальше было тяжелее. С огромным трудом протискиваясь на волю, Алла, смеясь, говорила встречающей ее на свободе Ларисе:
— Вот почему он про змея говорил. Потому что знал, что нам, так противно изгибаясь, ползать придется.
— Или потому, что хотел превратить нас в пресмыкающихся. Думал, мы перед ним пресмыкаться будем, — нехорошо прищурилась Лариса. — Он, наверное, считает, что мы не станем никому жаловаться. Что тут говорить? Я сама вломилась на чужую территорию. Ужасно перепугалась, когда дверь захлопнулась. И сразу стала жутко мнительной. Обвинила хозяев помещения. А разбить окно догадалась только спустя полторы недели. Кто ж мне виноват?
— Действительно, — поддержала подругу Алла. — Скажут: «Кто преступник? Он преступник? Да он же ничего не делал. Ходить вас никуда не заставлял. На свою территорию не приглашал. В том, что вы туда полезли, сами виноваты, а в том, что так долго не могли выбраться, даже и вины вашей нет, все природа, не наделившая вас хотя бы минимальным интеллектом». Как же нам быть?
Только что спасшиеся из ужасного заточения, грязные и измотанные, в страшно мятой одежде, девчонки стояли посреди трамвайных рельсов и горевали о том, что им никто не поверит.
— Девочки! — строго насупилась я. — Во-первых, уйдите с дороги. Игры на дороге — не игрушки! Во-вторых, не о том думаете. Месть — не лучшее, чем нужно сейчас заниматься.
— Знаем, знаем, — наперебой закивали они. — Существует еще горячая ванна, объятия любимых родственников, мягкая постель… И горячая линия полиции тоже существует. Должны же мы определиться, что кому говорить.
Вообще-то они были правы. Правда, я понятия не имела, что им подсказать.
— По пути подумаем, — бросила я, только сейчас начиная ощущать, как я устала. Руки уверенно нащупали в кармане ключи. — Пойдемте отыщем мой форд, и я развезу вас по домам. Мне бы, конечно, еще не помешало забрать свои вещи у Хомутова.
Нужно было сообщить Жорику, что я нашла пропавших актрис. Еще — обязательно позвонить Ксении, чтоб возвращалась домой. Ну и отчитаться перед Шумиловым, разумеется. И все. Больше ни одного самостоятельного дела. Это слишком утомительно.
Ноги буквально подкашивались. Голова раскалывалась. Кажется, это была нормальная реакция моего организма на стресс. Я хотела к Георгию, хотела в ванну, хотела в постель и на ручки. А еще — забыть обо всех актрисах мира и о своей за них ответственности. Не думать ни о каких Кирах и о методах их наказания. Я представила, как нахмурится сейчас Георгий: «Где ты ходила столько времени? Телефон не отвечает, Настасья давно дома. Еще чуть-чуть, и я бросился бы тебя искать. Вот только партию в шахматы с компьютером бы закончил».
Мне вдруг сделалось ужасно обидно. Я тут чуть не погибла, а он там преспокойно сидит в квартире и знать ничего не знает.
Когда я увидела возле моего форда Настасью, мне подумалось, что пришла пора галлюцинаций. «Какая может быть Настасья под чужим домом в три часа ночи? Куда только мама смотрит?»
Мама смотрела на меня. Из-за освещенной фонарем сестрицы мама, стоящая в тени, была незаметна. А вот она меня увидела сразу. Сначала напряженно, потом с улыбкой, потом с наигранным ужасом наблюдала она, как троица печальных привидений, прихрамывая, бредет к оставленной вечность назад машине.
— Катюша! — Звонкий восторг Настасьи разрушил напряженную атмосферу нашего появления. — Ты вернулась! У-р-р-р-а!
Сестрица бросилась ко мне и, оторвав ноги от земли, повисла на мне, как в детстве. Алла благоразумно подстраховала меня от падения в лужу.
— Вас принесли в жертву Очагу Искусства? — деловито поинтересовалась мама, не желающая выдавать, какой камень свалился с ее плеч с моим появлением. — Отчего вы так кошмарно выглядите? Вы меня компрометируете в глазах младшего поколения, девушка!
— Прости, мы не рассчитывали встретить здесь светских людей, — засмеялась я и поцеловала маму в щеку, почему-то оставив на ее лице черную полосу сажи.
— Катерина?! — Из подъезда Хомутова выскочил Георгий. Он бежал точно так же, как Настасья секунду назад. Мы с Аллой хором издали крик ужаса и шарахнулись. Оторви Жорик, подобно сестрице, ноги от земли, мы вместе со страхующей меня Аллочкой обязательно провалились бы под землю от тяжести. А у нас с некоторых пор развился панический страх перед подземельями. Вместо этого Жорик оторвал от земли нас. Всех троих. Сгреб в охапку и замотал нами в воздухе.
